Моё же сердце у тебя в груди

Фраза была сформулирована — хуже и не придумать. Кая закладывала в неё тот смысл, что, мол, Канлар недостаточно хорошо ещё понимает суть отношений власти с оппозицией, и ему не стоило бы играть в эти игры, не разобравшись сперва хорошенько в законах, на которых они строятся.

Канлар, разумеется, услышал совсем иное: он услышал выговор со стороны правящей королевы в адрес своего консорта, не удовлетворившего её строгим требованиям. Это ударило его по всем больным местам враз, поэтому он весьма холодно парировал:

— А ваше поведение как королевы и вообще не поддаётся цензурным оценкам.

Кая взвилась от возмущения, откладывая отчёт в сторону.

— Вы смеете делать мне упрёки — после того, что натворили?! — обернула она к мужу пылающий гневом взгляд.

— И что же это я «натворил»? — язвительно выгнул бровь он.

Встав, чтобы придать себе более достойный вид, она посмотрела на него сверху вниз и припечатала:

— Вы, сударь, своим необдуманным поведением дискредитировали всю королевскую семью.

Он не пожелал играть по этим правилам и тоже встал.

— В самом деле? — выразил он удивление ледяным тоном и добавил: — Я полагаю, это как раз вы дискредитируете нашу семью своими нескончаемыми истериками.

Кая задохнулась от обиды и возмущения — особенно по той причине, что упрёк его был отчасти справедлив, потому что у неё редко удавалось сладить со своей эмоциональностью и не скатиться в истерику, если уж они начинали ссориться. Они, правда, ссорились довольно редко, но теперь она об этом, конечно же, забыла, и в голове её всплыли все их бывшие ранее ссоры одновременно. И из-за этого она стала казаться самой себе совершеннейшей истеричкой — что было уже весьма и весьма далеко от реальности.

Глупо моргая ресницами и стараясь не расплакаться, чтобы ещё больше не усугубить унизительность его обвинения, она просто смотрела на него беспомощно и не знала, что ответить.

Как это всегда с ним бывало, её беспомощный вид заставил его сердце сжаться от любви и сочувствия к ней; во всякой другой ситуации он поспешил тут же бы пойти на примирение, но в этот раз он был слишком зол, и увидел в её выражении лица попытку манипулировать им.

«Она знает, что я всегда на это покупаюсь!» — с горечью подумал он, видя себя уже безвольной марионеткой в её властных руках.

Гнев вскипел в нём с новой силой.

Сложив руки на груди, он железным тоном выговорил:

— Если вы сейчас начнёте что-то говорить по поводу падающих люстр — я за себя не ручаюсь.

Она вздрогнула от суровости и холода его голоса и глаз. Спорить на падающую люстру всегда было верным способом примирения для них, и оба они любили подшучивать друг над другом, припоминая, как в очередной раз примирились старой проверенной фразой: «Спорим, люстра сейчас упадёт?»

Эта фраза казалась совершенно волшебной, способной погасить любой конфликт, и в нынешней ссоре Кая постоянно укрепляла себя мыслью, что, по крайней мере, они в любой момент могут прекратить эту ссору своим любимым способом: поспорив на люстру. Которая, конечно, и не думает падать.

То, что он так жёстко отказался от этого любимого способа примирения, ранило её сильнее, чем все те злые слова, которые они уже успели друг другу наговорить.

Все её внутренние усилия тут же стали направлены на то, чтобы не дать ему понять, как сильно он её ранил.

Выпрямившись ещё больше и расправив складки своего дорого атласного халата, в котором она любила проводить вечера, она с самым своим королевским видом надменно произнесла:

— Давно пора было избавиться от этой детской привычки.

Хотя обычно он подмечал за ней такие моменты притворства, в этот раз он был настолько на взводе, что принял её слова за чистую монету. И, поскольку он сам тоже постоянно утешал себя мыслью, что, если станет совсем уж скверно, можно будет просто поспорить на люстру, то и его её слова ранили глубже, чем всё, что она говорила ранее.

— Совершенно нелепо, — продолжила развивать свою гордую мысль королева, и через губу отметила: — Очевидно, что она никогда не упадёт.

Ему стало так обидно — он даже и забыл, что первым отказался использовать этот предлог для примирения, — что он, взвившись от этой обиды и боли, заявил:

— Вот как! Вы, стало быть, так считаете!

— Конечно, она не упадёт, — повторила она, глядя на него как на полного идиота, и добавила: — Это решительно невозможно.

Особенно обидно ему было от того, что это именно она в своё время придумала такой способ мириться, и это именно она спорила на то, что люстра обязательно упадёт — и то, что теперь она отказывалась от этой игры, казалось ему предательством с её стороны.

— Вот, значит, как! — резко взмахнув руками, он обернулся, схватился за секретер и рванул его к середине кабинета.

Секретер был тяжёлым, к тому же, заваленным предметами, но бешенство придало Канлару сил. С мерзким тягучим звуком, глубоко царапая паркет, секретер поддался. С него полетели разные предметы — книги, документы, в очередной раз чернильница, другие письменные принадлежности.

— Что вы творите?!. — воскликнула Кая, отступая на шаг и упираясь в стол, но Канлар её не слушал.