Моего айдола осуждают

Когда плаваешь, все нормально, но я стояла снаружи, и вода, струившаяся по плиткам, казалась какой-то липкой. Не как грязь или крем, а что-то более вязкое – будто в воде растворилась чья-то плоть. Вода долетала даже до тех, кто просто стоял и наблюдал за ребятами в бассейне. Со мной там была еще одна девочка из параллельного класса в тонком белом худи с длинными рукавами поверх летней школьной формы, она раздавала доски для плавания у самого бортика. Брызги попадали на ее босые ноги, и они посверкивали молочной белизной.

Вся толпа в потемневших от воды купальниках действительно выглядела какой-то липкой. Когда девочки поднимались из бассейна, хватаясь за серебристые поручни лестниц или опираясь на шершавые желтые бортики, они напоминали мне морских котиков, или тюленей, или косаток, во время шоу в аквариуме выбрасывающих на скользкую сцену свои тяжелые тела. Со щек и плеч девочек, бравших из штабеля у меня в руках доски для плавания и бросавших мне «спасибо», летели брызги, от которых на высохших светлых досках возникали темные пятна. Тело тяжелое. Ноги, разбрызгивающие воду, и матка, в которой каждый месяц отслаивается внутренняя оболочка, тоже тяжелые. Кёко, молодая учительница, я бы сказала, даже слишком молодая, учила нас держать руки близко к телу и двигать ногами от бедра. Некоторые плюхают только нижними частями ног, но так только быстро устаешь.

Уроки здоровья тоже вела Кёко. Она равнодушным голосом вещала про всякие яйцеклетки и губчатые тела, поэтому смущения никто не испытывал, но все эти животные функции, которые почему-то есть и у людей, наваливались на меня тяжелым грузом.

Как на простыне возникают складки только от того, что ты ложишься на постель или встаешь с нее, так на лице и коже появляются морщины только от того, что ты живешь на свете. Чтобы говорить с кем-то, ты напрягаешь мышцы лица, появляется грязь – ты принимаешь ванну, ногти растут – ты их срезаешь. Чтобы выполнить какой-то минимум, я стараюсь изо всех сил, но моих потуг всегда недостаточно. Воля и физические силы заканчиваются еще до того, как я достигаю этого минимума.

В медицинском кабинете мне порекомендовали обратиться к врачу, который поставил мне два диагноза. Я начала пить лекарства, но мне от них стало плохо, я несколько раз пропустила назначенный прием у врача, и в конце концов мне надоело к нему ходить. Название, которое дали тяжести моего тела, сначала принесло мне облегчение, но потом я почувствовала, что стала зацикливаться на нем и зависеть от него. Я освобождаюсь от этой тяжести, только когда говорю о своем кумире.

Самое первое воспоминание в моей жизни – это фигурка в зеленом, на которую я смотрю снизу вверх: мой кумир, которому тогда было двенадцать, играл Питера Пэна. Мне было четыре года. Можно сказать, что моя жизнь началась с того момента, когда он пролетел, прицепленный к тросам, над моей головой.

Впрочем, заинтересовалась я им гораздо позже, когда только перешла в старшие классы; я тогда пропустила репетицию спортивного праздника и лежала под одеялом, высунув из-под него руки и ноги. К давно не стриженным ногтям на ногах прицепилась сухая усталость. На улице гоняли мяч, и до моих ушей доносились далекие вскрики игроков. Каждый раз, когда я слышала какой-то звук, сознание поднималось к поверхности реальности на полтора сантиметра.

Я не нашла форму, которую два дня назад выстирала и подготовила для репетиции. Одетая в одну белую блузку, я обыскала всю комнату, а поскольку делала это в шесть утра, то, так и не найдя форму, завалилась в постель, будто пыталась убежать от чего-то, и проспала до обеда. Однако после пробуждения окружающая реальность не изменилась. Перевернутая вверх дном комната напоминала мойку для посуды в закусочной, где я подрабатываю, и что с ней делать, было непонятно.

Я пошарила под кроватью и выудила оттуда зеленый DVD, весь в пыли. Это была запись спектакля про Питера Пэна, который я смотрела в детстве. Я засунула диск в проигрыватель, на экране появилась цветная заставка – диск работал. Иногда по изображению пробегали полосы – наверное, из-за царапин на диске.