Читаем Могучий русский полностью

«Нет, это невозможно терпеть! Не нытьём, так катаньём выпросишь», – довольно часто слышу в магазинах игрушек. Обычно так говорят родители, чей ребёнок слёзно умоляет что-нибудь купить и, не получив одобрение, начинает истерически кататься по полу. Наверняка вы тоже хоть раз были свидетелями подобной картины и понимаете чувства разозлившейся мамы. И всё же правильно говорить «не мытьём, так к 'a таньем», что значит «не тем, так другим способом добиваться чего-либо». По одной версии, этот оборот восходит к речи прачек, которые в старину сначала стирали бельё в воде, а потом катали его на досках при помощи скалок. По другой, с поборами и пытками.

В Древней Руси существовала пошлина за провоз товаров через заставы городов или крупных селений, которая называлась мытом. Её взимали мы

тари – сборщики пошлины – на мытных дворах. Видимо, мало кому нравилось платить налоги, потому что от этого слова также возникли глагол «мыт'aрить» (мучить) и существительное «мыт 'a рство» (мучение, страдание, тяжёлые, неприятные хлопоты).

Тех, кто не платил мыт, могли ждать катанья – мучения и пытки, которые осуществлял кат – палач. Конечно, это слово давно устарело, но его ещё можно встретить в словаре В. И. Даля («кат не кат, а ему брат») и в стихотворении В. А. Гиляровского «Стенька Разин» («…Кат за дело Степана казнит…»).

Таким образом, изначальное значение этого устойчивого выражения – «не поборами, так мучениями добиваться чего-либо». Если верить этой версии, конечно.


Гореть в геенне огненной

Бедные гиены, как часто им икается! А всё потому, что многие воспринимают этот фразеологизм на слух именно так, не задумываясь. Геенна – это символ Судного дня в христианстве и иудаизме, а в исламе – ада, куда после смерти попадают грешники. Следовательно, «гореть в геенне огненной» значит «мучительно отвечать за свои поступки, расплачиваться за грехи».

Реветь белугой

Белуга – это рыба, по идее, реветь она не может. Почему же тогда мы так говорим? Сперва может показаться, что это оксюморон – сознательное сочетание противоречащих понятий (а-ля «живой труп», «грустная радость», «сухая вода», «правдивая ложь» и прочие). В этой версии есть доля правды, потому что изначально фразеологизм звучал как «реветь белухой», где белуха – полярный дельфин, умеющий издавать похожие на рёв звуки.

Откуда тогда взялась «белуга»? И снова благодаря созвучию: новый каламбур достаточно быстро прижился в языке и в итоге просто вытеснил первоначальный вариант.


Дешево и сердито

Как часто бывает: купишь какую-то недорогую, но вполне нормальную вещь, и говоришь «дёшево и сердито». Если к первой части «дёшево» вопросов нет, то что делать с «сердито»? Разве кто-то по этому поводу сердится и злится? Конечно же, нет.

Оказывается, раньше прилагательное «сердитый» имело значение «дорогой, хороший». Оно было образовано от «сьрдь» – «сердце» (помните, у Пушкина было: «Друг сердечный намедни говорил…»). И значение это особенно ярко проявлялось в обороте «сердитая цена». Об этом факте пишет известный языковед Н. М. Шанский в книге «Лингвистические детективы» и приводит цитату из романа Лескова «На ножах»: «У графини теперь… страстное желание иметь пару сереньких лошадок с колясочкой, хотя не очень сердитой цены». Так что выражение «дёшево и сердито» – это обычный каламбур («и дёшево, и дорого» – недорого по цене, но хорошо по качеству).

Перейти на страницу:

Похожие книги

И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата
И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата

Историко-филологический сборник «И время и место» выходит в свет к шестидесятилетию профессора Калифорнийского университета (Лос-Анджелес) Александра Львовича Осповата. Статьи друзей, коллег и учеников юбиляра посвящены научным сюжетам, вдохновенно и конструктивно разрабатываемым А.Л. Осповатом, – взаимодействию и взаимовлиянию литературы и различных «ближайших рядов» (идеология, политика, бытовое поведение, визуальные искусства, музыка и др.), диалогу национальных культур, творческой истории литературных памятников, интертекстуальным связям. В аналитических и комментаторских работах исследуются прежде ускользавшие от внимания либо вызывающие споры эпизоды истории русской культуры трех столетий. Наряду с сочинениями классиков (от Феофана Прокоповича и Сумарокова до Булгакова и Пастернака) рассматриваются тексты заведомо безвестных «авторов» (письма к монарху, городской песенный фольклор). В ряде работ речь идет о неизменных героях-спутниках юбиляра – Пушкине, Бестужеве (Марлинском), Чаадаеве, Тютчеве, Аполлоне Григорьеве. Книгу завершают материалы к библиографии А.Л. Осповата, позволяющие оценить масштаб его научной работы.

Сборник статей

Культурология / История / Языкознание / Образование и наука
Флейта Гамлета: Очерк онтологической поэтики
Флейта Гамлета: Очерк онтологической поэтики

Книга является продолжением предыдущей книги автора – «Вещество литературы» (М.: Языки славянской культуры, 2001). Речь по-прежнему идет о теоретических аспектах онтологически ориентированной поэтики, о принципах выявления в художественном тексте того, что можно назвать «нечитаемым» в тексте, или «неочевидными смысловыми структурами». Различие между двумя книгами состоит в основном лишь в избранном материале. В первом случае речь шла о русской литературной классике, здесь же – о классике западноевропейской: от трагедий В. Шекспира и И. В. Гёте – до романтических «сказок» Дж. Барри и А. Милна. Героями исследования оказываются не только персонажи, но и те элементы мира, с которыми они вступают в самые различные отношения: вещества, формы, объемы, звуки, направления движения и пр. – все то, что составляет онтологическую (напрямую нечитаемую) подоплеку «видимого», явного сюжета и исподволь оформляет его логику и конфигурацию.

Леонид Владимирович Карасев

Культурология / Языкознание, иностранные языки / Языкознание / Образование и наука