Мои

Он восстал против религии. Он восстал против устоев общества и государственности, против законов и против права частной собственности. Он восстал против своих книг. Против искусства. Его дом стал местом бесконечных конфликтов, превращающих семейную жизнь в фарс, еще более недостойный тем, что это Толстые, а не Облонские.

Если бы Левин прожил дольше конца романа, он, несомненно, пошел бы путем своего создателя, путем разочарования. Толстой сам так и не нашел ответа на вопрос всех вопросов. Знаменитые строки, с которых я начал, были написаны не молодым человеком, а стариком за несколько месяцев до его смерти: «Больницы, врачи, аптеки для того, чтобы продолжать жизнь; а продолжать жизнь зачем?» Жизнь уже подходила к концу, но он все еще так и не нашел ответа. Оставалась только пустота, которая раздирала его Анну, и теперь разрывала его.

***

Знаменитые слова идеолога-анархиста Бакунина «Страсть к разрушению есть вместе с тем и творческая страсть!» позволяют лучше понять психологическую структуру не только террориста, но и художника. В основе каждого великого творческого человека лежит отрицание этого мира. Чем больше творческая сила, тем яростнее отрицается существующий порядок вещей. Вся жизнь Толстого — это бунт против унизительной банальности повседневности, против всего, что отвлекает от важного, от поиска ответа.

Первый мятеж Толстого, направленный против лицемерной цивилизации, против лживости общества рождался еще в уютных рамках традиции Руссо. Но его собственный настоящий выстраданный бунт, был направлен против природы самой по себе. Раз поток жизни течет неправильно, то он, Лев Толстой, сам должен был бросить ему вызов, остановить, встать поперек.

Его призывы стать вегетарианцем, не ходить на охоту, отказаться подчиняться закону, отказаться от частной собственности и т. д. и т. п. быстро снискали ему репутацию и славу «праведника», великого кающегося грешника, живого святого. Его невероятная харизма привела к нему тысячи восторженных последователей.

В своем отрицании неправедного мироздания Толстой пошел дальше и восстал против двух самых важных источников жизни: против инстинкта воспроизведения человеческого потомства и против творческого инстинкта. И то и другое — стремление создавать, точки пересечения человека с его Создателем. Толстой считал необходимым отбросить все земное, освободиться от кожи и плоти, чтобы стать обнаженной душой, чистым духом. Вырвать себя из тисков тварного и освободиться от гордыни творца.

«Крейцерова соната» — это перчатка, брошенная небу, объявление войны самой жизни.

Со всей толстовской мощью обрушивается он на животное в человеке, на его тело, последовательно идет до конца во всем, даже в отрицании жизни. Его неприятие плотского ведет к отвращению, к страху перед животностью и в конечном итоге к идее вымирания всего человечества: «"Но как же род человеческий?" Не знаю. Знаю только, что закон совокупления не обязателен человеку» (Дневник, 1910 г.)

***

Показав, как нужно писать величайшие романы человечества, он отказался от них и объявил писательство ерундой. Толстой заговорил об искусстве как о чем-то никчемном и аморальном. Когда друзья и родственники сетовали на то, что он больше не пишет, отшучивался. Забытый знаменитый Боборыкин вспоминал: «Когда я выразил сожаление насчет строгого запрета, наложенного им на себя, он выразился приблизительно так:

— Знаете, это мне напоминает вот что: какой-нибудь состарившейся француженке ее бывшие обожатели повторяют: "Как вы восхитительно пели шансонетки и придерживали юбочки!"

При этом он перед словом "француженка" употребил крепкое русское словцо».

Понятно, что отказ Толстого от писательства был неосознанно вызван тем удивительным чувством переполненности и одновременной пустоты, которое охватывает писателя после завершения большого многолетнего труда. Ему нужно было перевести дух. Легкие Толстого нуждались в большом количестве воздуха. Дыхания простого смертного достаточно, чтобы задуть свечу. Дыханием Толстого можно согреть все человечество.

Как только к писателю приходил следующий текст, как он снова все бросал ради письменного стола. После его «отказа от искусства» к нему пришли «Смерть Ивана Ильича», «Крейцерова соната», «Хаджи-Мурат» — повести, без которых невозможно представить себе мировую литературу.

***

Смерть — трудолюбивая муза.