Мой балет

Фрагмент из книги отца «Я хочу танцевать сто лет»: «Меня часто спрашивают: «Какой вы, Марис? Кто вы на самом деле?» В одном интервью я уже сказал: между тем Марисом, который, помахивая портфельчиком, шел в школу в Риге, и тем, который сегодня подъезжает к Большому театру на Грэмлин или Вольво, нет никакой разницы. Абсолютно никакой. Они оба стоят на той же про́клятой потной земле, и для них обоих путеводной звездой является зашифрованное обещание, записанное в дневнике мальчишеской рукой: «Я буду танцевать принца Зигфрида». Они исполнили свое обещание. Они намерены это сделать и впредь. Но пружиной действия было, есть и будет вечное стремление перебороть себя. Рядом с Марисом, сентиментально и страстно влюбленным в балет, который говорит себе: «Как это прекрасно, поэтично и чудно!», постоянно находится другой, который возражает: «Это сплошное насилие над собой, и ты все еще желаешь этого?» Марису, щеголяющему на иномарках – первому в театре, и привыкшему на званых обедах слушать комплименты поклонниц и поклонников: «Марис, какой вы гениальный!», ехидно нашептывает второй: «Ты, артистик, как противно ты станцевал последнего Спартака, теперь ты должен сбросить за два дня четыре кило жира». С Марисом, собирающим иконы, античные инталии и камеи, любящим подводное плавание, шик, шампанское, остроумные мальчишники в Сандуновских банях по четвергам, всегда рядом тот, которому для подобных удовольствий не хватает времени, денег, настроения, сил – только балет, балет… Рядом, вечно рядом со спешащим, злым, гордым – тот, который любит покой, тишину, который не стыдится слез и умеет быть нежным. А еще бывает ироничным к себе и другим, высокомерным, капризным, черствым. Кто живет в этом человеке? Не спрашивайте. Спросите лучше другое – «Кто из них двух настоящий?», ибо для него самого подобный вопрос все еще кажется очень трудным».

Итак, 16-летний, дерзкий, восторженный, вдохновенный юноша Марис Лиепа – теперь московский житель и ученик Николая Ивановича Тарасова. Ему повезло, что он уже закончил общеобразовательную школу и мог приходить только на занятия специальными дисциплинами: мог спокойно выспаться, продумать урок, замечания и прийти в класс к 12:45. Поначалу его воспринимали как характерного танцовщика, как и в Риге, где тоже прочили карьеру характерного танцовщика. Ему сразу же дали возможность участвовать в интересных характерных номерах. Но кто бы знал, что творилось в его душе, когда он из-за кулис смотрел, как другие ребята танцуют столь заманчивые для него и недосягаемые пока классические Па-де-де. Но ко второму полугодию он получает пятерку по классике, и ему дают возможность приготовить два Па-де-де из балетов «Щелкунчик» и «Дон Кихот».

Удивительное отношение навсегда он сохранит к Николаю Ивановичу Тарасову – это отношение к своим педагогам он раз и навсегда заповедует и передаст и нам. Я не знаю другого человека, который бы, будучи признанным мастером, звездой Большого театра, после каждого своего спектакля ехал на кладбище и отвозил цветы со своего спектакля на могилу любимого учителя. И еще, и еще раз говорил ему спасибо, когда через много лет после его триумфальной премьеры – балета «Видение Розы» в Нью-Йорке – критики с восторгом будут говорить и писать о необыкновенных руках Мариса Лиепы. Он еще и еще раз вспомнит, как Николай Иванович Тарасов работал над каждым пальцем, как он объяснял, какая должна быть рука, какие должны быть говорящие пальцы у танцовщика, как это важно в балетном спектакле.

И снова я возвращаюсь к книге моего отца «Я хочу танцевать сто лет»: «А еще через год на выпускном вечере я станцевал весь спектакль «Щелкунчик», это произошло 1 мая 1955 года на сцене филиала Большого театра, ныне – здания Московского театра оперетты. За дирижерским пультом стоял Юрий Файер, Машу-принцессу танцевала Элла Бричкина. По окончании спектакля Юрий Файер вышел на сцену и своим специфическим голосом, немножко картавя, сказал: «Марис, ты прекрасно танцуешь, и ты обязательно станешь самым настоящим принцем. Я чувствую». Позже под руководством Файера я танцевал в «Дон Кихоте», «Раймонде», «Лебедином озере». Чудесные спектакли, но все равно ни один из них в моей памяти не сохранился так ярко, как мой самый первый «Щелкунчик». А в Музее Большого театра, в папке с названием «Марис Лиепа», хранится рецензия на выпускной спектакль Московского хореографического училища 1955 года. В ней написано: «Из мужского состава выделяется Марис Лиепа, танцовщик с прекрасными внешними данными и отличной техникой, одинаково сильный и в сольном танце, и в дуэте». Но суровая реальная жизнь разрушила мои радужные планы. Выпускников с четверками забрал Большой театр, а меня, единственного окончившего школу круглым отличником по всем дисциплинам, Большой театр взять не мог: в Министерстве культуры уже лежало категоричное предписание отправить меня обратно в Ригу. А я-то, наивный, два года живший за свой счет, почти поверил, что рижане про Мариса давно забыли».