Мой балет

В канун революции Горскому исполнилось сорок шесть лет. Он одним из первых получил звание Заслуженного артиста республики. Но началась новая жизнь, почти одновременно эмигрировали его любимые балерины – Федорова, Каралли, уехал Мордкин. Это было время невероятных, мучительных ожиданий: будет ли вообще работать театр, или он закроется – шли разговоры, что здание передадут под овощной склад, и это была не шутка. Когда Большой театр все-таки открылся, в управление труппой включились люди другой формации. А Горского, который был далек от политики, это мало интересовало: склоки и борьба за власть для него были не важны, Но оказалось, что ему становится все сложнее и сложнее претворять в жизнь свои идеи. Его называли «левым», декадентом, человеком, отстающим от времени. Его спектакли исчезали из афиши, его предложения на Реперткоме отвергались. С сожалением он отмечает в своих записках: «Моя работа над созданием репертуара, мое маленькое, но честное как художника имя, мои мысли, мои грезы, которые я воплощал, будут втоптаны в грязь. Мне больно за будущее искусства, за мое служение своему делу». И тогда Горский реализовывает себя в маленьких экспериментальных студиях. Там собиралась молодежь, которая легко откликалась на его творческие идеи, и с этой молодежью он с удовольствием работал.

На окружающих Горский производил впечатление чудака, одержимого какой-то идеей, ведь он жил только театром. И тогда к нему пришло его последнее увлечение, которое опять не было взаимным, – в личной жизни хореографу трагически не везло. Его последней любовью была балерина Вера Светинская. Именно ей он писал невероятные строки: «Я схожу с ума, то маленькое чувство, когда человек только нравится, выросло в стихийное чувство любви. Что-то колыхнулось во мне, еще неясное, неопределенное, и вся душа всколыхнулась». Балерина не смогла ответить на чувства Александра Алексеевича, он был старше ее на двадцать пять лет. Свой последний год жизни Горский не мог работать. И это было особенно тяжело. Сказалось нервное напряжение последних лет. Но неизменно каждый день он выходил из своей холостяцкой квартиры в Копьевском переулке, шел в Большой театр, растерянно бродил по коридорам и залам, невпопад отвечал на вопросы, не замечал перешептывания за спиной. Он никак не мог расстаться с театром. Буйные взрывы эмоций сменялись депрессиями, у него была расшатана психика. Хореографа не стало в 1924 году, и вместе с ним ушел из театра его оригинальный репертуар. Но роль Александра Алексеевича Горского трудно переоценить. Именно он сформировал и воспитал балетную труппу Большого театра, он открыл множество новых дарований, сформировал новый репертуар, ввел новые актерские приемы. Полноправным соавтором балетмейстера стал художник. В этом творческом союзе произошли реформы в балетном костюме, в сценическом гриме.

Остался только один балет Горского – но какой! Знаменитый «Дон Кихот» – лучший образец московского исполнительского стиля. А значит, и имя его создателя не будет забыто. У Большого театра, на доме в Копьевском переулке, до сих пор висит памятная доска: «Здесь жил Александр Алексеевич Горский».

Екатерина Гельцер (1876–1962)

Я обращаюсь к личности женщины и балерины, которая волнует и не оставляет меня всю мою жизнь, и даже бессознательную мою жизнь, потому что жизнь моя прошла в ее квартире, в которую я въехала, когда моя мама носила меня под сердцем.

Мой отец, Марис Лиепа, трепетно сохранял воспоминания о Екатерине Васильевне Гельцер, очень гордился тем, что живет в ее квартире, считал это промыслительным. И действительно, в Брюсовом переулке, в доме № 17, на котором мемориальная доска Екатерины Васильевны Гельцер, а сейчас рядом и мемориальная доска Мариса Лиепы, была поистине артистическая атмосфера.

Имя балерины Екатерины Гельцер невероятно важно знать не только любителям балета, но и просто каждому москвичу, потому что Екатерина Васильевна – это эпоха, знаковая фигура для культурной жизни Москвы.

Ее жизнь была очень долгой: родилась Екатерина Гельцер в 1876 году, а не стало ее в 1962 году.

Гельцер не оставила мемуаров. Жизнь ее – как невероятная кинолента: там много недосказанного, много того, на что мы не можем сейчас дать ответ. Есть и авантюрные повороты, и влюбленности, и невероятные события, но о многом мы можем только догадываться, и о многих поворотах ее жизни мы должны говорить: «Возможно, это было так; предполагаем, что это было так…»