Мой бедный Йорик

Аня вспомнила, как Иероним, указывая своей невесте на стеллажи в доме Лонгиных, сплошь заставленные журналами «Иностранная литература» за многие годы, сказал, что это — любимое чтиво его мачехи. Тамара называла «Иностранку» настоящей энциклопедией нерусской жизни для многих поколений. Она не просто прочитала любимый журнал за все минувшие года, она его регулярно перечитывала и считала себя поэтому большим специалистом по зарубежной литературе. Вспомнив это, Аня немного подумала и сказала:

— Мой любимый писатель — Хенрик Понтоппидан.

— Кто-то из современных постмодернистов? Ультрамодная литература? — поморщилась Тамара. — Вроде этого японца Мур… Мур… Мур…

Второй раз за сегодняшний день мачеха замурлыкала.

— Вы имеете в виду Мураками? Ничего общего.

— Значит, детективщик, — сказала Тамара пренебрежительно.

— Что вы, Тамара Леонидовна, — Аня удивленно развела в сторону две половинки только что разрезанного помидора. — Понтоппидан — известный скандинавский реалист. Между прочим, лауреат Нобелевской премии за 1917 год. Да вы знаете! Просто решили меня разыграть!

У мачехи Тамары как-то быстро испортилось настроение. Ей, видимо, хотелось поговорить о зарубежной литературе с высоты своей журнальной начитанности, но эта девчонка умудрилась поставить ее в неудобное положение. Как в старинной народной игре: кто крикнет первым «Задница!», тот и выиграл. Аня первой успела назвать никому не известное имя и тем самым нанесла упреждающий, победный удар. Мачеха как-то потерялась. Но что делать? Законы светской беседы суровы. К тому же она сама выбрала тему.

— Как имя этого писателя? — спросила Тамара.

— Понтоппидан, — четко произнесла Аня.

— Что-то такое я слышала про него. Норвежский писатель… Друг Ибсена…

— Датский, — поправила ее Аня. — Дания. Андерсен, Кьеркегор, Понтоппидан…

Пусть теперь проверяет. Как удачно она выучила это странное имя, наткнувшись на него в литературном словаре. Тогда еще подумала: «Спросит кто-нибудь: ваш любимый писатель? Я ему так запросто: Понтоппидан». Наверное, большой писатель, так как статья про него была немаленькая, да еще и нобелевский лауреат. Что она еще про него знала? Реалист, мастер психологического портрета, его герои искали смысл жизни и не нашли его. Или нашли? Все из той же короткой биографической справки. Надо будет обязательно прочитать этого Хенрика Понтоппидана. Может, действительно неплохой писатель?

Глава 12

Втяните принца силойВ рассеянье и в обществе с собой,Где только будет случай, допытайтесь,Какая тайна мучает его

И нет ли от нее у нас лекарства.

Это был очень странный пикник. Курортный, шашлычный дух мешался с остаточным запахом большого пожара. Мачеха Тамара в белоснежном спортивном костюме контрастно смотрелась на фоне черного пепелища. Всклокоченный и бледный Иероним, оцарапанный крыжовником, который дорого продавал свою жизнь, с ржавой косой в руках был похож на смерть, которая пришла за кошкой, а та решила еще пожить и не далась. Да еще и обходительный, тактичный, улыбчивый Вилен Сергеевич, который все чувствовал, понимал и старался сгладить острые углы, разбавить чьи-то крепкие слова, размягчить насколько возможно ситуацию и успевал еще размягчать при помощи угольного жара куски свинины на шампурах.

Аня чувствовала, что добром все это не кончится, но тут появились дети. Дачная местность сразу приобрела какой-то новый смысл. Даже пепелище отступило на второй план, уже не казалось главным действующим лицом дачного спектакля, а скоро и совсем перестало бросаться в глаза. На старенькой «Волге» приехал скульптор Морошко со своей женой и внуками.

Жена его была довольно полной и очень пожилой. Говорила она много, но спокойно, ненавязчиво — о своем муже, внуках, а больше — о болезнях и врачах. Она сама задавала себе вопросы и сама тут же на них пространно отвечала. Она напоминала старенький отечественный радиоприемник, работающий только на одной волне. Он никому не мешал, создавал фон, заполнял паузы, а Афанасий Петрович Морошко к тому же умел делать его потише или погромче. Жена Морошко была настолько непримечательна, что Аня даже не запомнила ее имени. А может, никто его и не называл?