Мой Бердяев

Подытожу свое рассмотрение представлений о бытии в Каббале Лайтмана и экзистенциализме Бердяева: эти представления предельно близки, если и не тождественны. Оба учения отрицают действительное бытие наличного мира и считают иллюзорным его восприятие. То, что мнится внешней по отношению к человеку реальностью, на самом деле создается им самим. Мир по – настоящему объективный не материален и не статичен, но духовен и всецело динамичен. Последний – антиплатонический тезис у Лайтмана радикальнее, чем в гнозисе Бердяева: каббалистический рав вообще не признаёт устойчивых субстанций. Бытийственна – кроме Творца – лишь духовная активность человека, которая у Бердяева называется «творчеством», а у Лайтмана – «отдачей». Духовный человек творит миры, а также в некотором смысле и Творца. В обоих учениях человек считается микрокосмом, познание же мироздания сводится к его самопознанию, начинающемуся с погружения в собственную духовную глубину. Борец с «объективацией» Бердяев и стремящийся за пределы Эвклидова мира доктор Лайтман – оба экзистенциалисты и персоналисты. Вместе с тем человек, изоморфный Вселенной и Творцу, у них никак не индивид, но совокупное духовное человечество – единый Адам. И вот, цель бытия как существования, как мирового процесса – это собирание воедино тех наличных индивидов (признаваемых за искры Света в Каббале), на которых, в довременной бытийственной катастрофе, распался единый Адам. Действительно существует лишь целостный Адам, индивид же – это практически животное (по Лайтману) или погруженный в призрачную жизнь заботы и страха (хайдеггеровское Dasein) мещанин (по Бердяеву). Достижение цели бытия означает конец мыслимого мира, эта цель в обоих концепциях эсхатологична. Я не вижу существенной разницы между метафизикой лайтмановской Каббалы и «экзистенциальной метафизикой» Бердяева. Бытие – существование

у последнего «богочеловечно», граница «божественного» и «человеческого» как бы размывается в «экзистенциальной диалектике» духовной жизни. У Лайтмана же бытие – это подчиняющееся высшим законам взаимодействие Света Творца и творения (как желания), – и опять – таки эти начала хотя и «неслиянны», но в конкретном существовании «нераздельны».

4. По ту сторону добра и зла

Философия Бердяева настолько близка к идеологии «науки Каббалы» доктора Лайтмана, что хочется пометить эти каббалистические идеи термином «апокалипсическое христианство», взяв его из семантического словаря Серебряного века[583]

, а вместе с тем отнести бердяевский гнозис к такой давно сложившейся дисциплине, как христианская Каббала. Мы убедились в этом, обсудив духовно – опытную основу двух систем (сопоставив «творчество» с «отдачей»), а вслед затем – метафизический каркас этих построений. Еще, наверное, разительнее окажется сходство «творческой этики» Бердяева с понятиями добра

и зла в «науке Каббале», а еще точнее – с каббалистической работой над добром и злом. Оба воззрения – это попытки выйти за пределы законнической морали и старого гуманизма, «переоценить» (Ницше) добро и зло. Вопрос стоит о некоем «оправдании» традиционного «зла» и диффамации «мещанского» «добра» ради отыскания нового пути возвышения над прежней этикой, – более того, над наличным миром, томящимся в цепях необходимости. Такая этика, коррелятивная уже обсужденной выше метафизике, есть поэтому этика эсхатологическая – устремленная ко всеразрешающему Концу.

Этическое учение Бердяева, понятно, отвечало ницшеанской атмосфере Серебряного века, в которой естественным образом возродился манихейский дуализм.

«Хочу, чтоб всюду плавала

Свободная ладья, –И Господа, и ДьяволаХочу прославить я»: