Мой бумажный замок. Литературные эссе

"Ни сожаления о былом благополучии не читалось в его лице, ни присущего голодухе собачьего искательства, ни напрасной надежды, через которую обычно и врывается в душу отчаянье. "Нет, не кроткое христианское принятие крестного страданья было тому причиной, нечто гораздо древней и тоньше, верней всего – бесстрастие азиатского ламы, привыкшего сквозь земное бытие с маньякальными в нем дурачествами детей и владык видеть иной, пофазно переливающийся мир, где только что побывавший синим озером горный хребет таинственно, стаей розовых птиц сливается с пламенеющим небом для перехода в еще более неведомые мне, грозные и совсем не страшные сущности, потому что я сам в них и они тоже – я сам", – впрочем, Вадим понимал свою произвольность присвоения описанных ощущений русскому крестьянству, настолько ему чуждых, что кабы предъявить ему, то и присяжные грамотеи не раскусили бы, в чем там суть. Потому что простому народу, так же как и дереву, не менее трудно осознать свои корни, чем человеку при жизни увидеть собственное сердце, а там становится поздно."

Если бы не было в этом романе полторы тысячи страниц, его следовало бы заучить наизусть, как удивительной красоты поэму, потрясающей емкости жизненную мудрость, не скованную к тому же рамками завершенности.

11. Прилепин о Леонове и советской эпохе

С наслаждением перечитываю (как нечто совсем новое!) книгу Захара Прилепина «Подельник эпохи: Леонид Леонов». Захар меня не перестает изумлять, настолько он талантлив во всем! Я не могу себе представить, чтобы Толстой мог так проникновенно, уважительно написать о Достоевском, и – наоборот! А Прилепин, будучи уже автором целого ряда очень сильных, на мой взгляд – гениальных вещей, признанным ведущим писателем нашего времени, так умеет проникнуть в сложнейшие замыслы, виртуозное их исполнение другого гения-писателя.

С восторгом первооткрывателя, тщательностью исследователя, таким чутким и профессиональным пониманием пишет он о Леонове, что многажды хочется смаковать эти страницы.

Несомненно, эта биография – большая писательская удача Прилепина, которая во многом объясняется исходным материалом – если позволительно так выражаться о гениях! Так уж совпало, что Леонид Леонов прожил долгую, насыщенную событиями жизнь, совпавшую с приходом, становлением и разрушением советской власти. Будучи в сознательном возрасте, он познавал это явление, сомневался в его силе и способности одолеть косность и дремучесть, эгоизм и …подловатость человеческой натуры. Он упорно, от романа к роману, от пьесы к пьесе, живописал ту мрачную среду, в которой мечтателям предстояло реализовать проект, да заодно – и самих мечтателей, весьма далеких от совершенства, озабоченных не столько внедрением прекрасного проекта, сколько самореализацией.

От мечты до реальности – дистанция огромного размера, подчас кажущаяся непреодолимой, как было такому умному, проницательному, познавшему жизнь сполна наблюдателю поверить в возможность ее претворения?! А Леонов почти поверил, уж слишком хороша была идея! Да и в жизни было чем зацепиться взглядом и сердцем, встречались люди интересные, умные, содержательные.

Книга Прилепина необыкновенно хороша и пониманием гениальной сути писательского наследия Леонова, и привлечением богатейшего материала, дающего представление о людях той поры, о кипении страстей низких и возвышенных. Безжалостными и честными мазками характеризует Прилепин писательскую элиту, верующих и неверующих, подличающих и павших от этой подлости. Картина масштабная, ошеломляющая, долго не отпускающая читателя и после того, как книгу закроешь.

Для меня открытием была и дружба Леонова с Вангой, и его упрямое возвращение к исследованию темных глубин человеческой натуры после каждой партийной порки, и то, что "Пирамиду" он держал в уме и работал над нею неустанно полвека.

Несгибаемый, упрямый старик, отразивший в своих произведениях сложнейшее время, вместе с Шолоховым составлявший гордость русской словесности. И почти напрочь забытый читателем после смерти – слишком сложен для понимания, не однозначен, многослоен.

В прошедших только что Чеховских чтениях я лишний раз убедилась, что современный читатель с клиповым мышлением усвоил приемы и подходы вульгарной социологии в оценке классического наследия: позитив – хорошо, пессимизм – плохо, герои положительные – молодец писатель, а если извлекаешь на свет негатив – двойка тебе. Вот с такой плоской системой оценок подходят к гению, сумевшему в коротком жанре, в самых обыденных ситуациях, в поступках и несбыточных мечтах охватить всю сложность человеческой натуры. И где тут у него положительные герои, с которых можно "делать жизнь"? – Да ни одного положительного героя!

Так рождаются термины "достоевщина", "есенинщина", а теперь вот в наших чтениях – "чеховщина", пренебрежительные, унизительные, но характеризующие не гениальных писателей, а, в первую очередь, самих "оценщиков", читателей недалеких, предпочитающих легкую "жвачку" вместо серьезной и трудной умственной работы.