Она отрицательно помотала головой. Сообщение принято – чётко и ясно – с Розали шутки плохи. Она сильно отличалась от своего брата. Была высокочувствительной, амбициозной личностью. Только человек такого склада характера мог управлять рестораном, так мне казалось. С другой стороны, Макс был самым добродушным парнем, которого она когда-либо встречала. Они познакомились в колледже и дружили уже несколько лет. Помимо помощи с устройством в ресторан, он взял ее к себе, когда она не могла больше позволить себе одной снимать квартиру. Также он избавил ее от стыда переезда к ее отцу. За это она буду век ему благодарна. Они были замечательными друзьями, разумеется, только платоническими. Он встречался с некой Марией, которая, обращалась с ним, как с грязью на своих сапогах, но не ей судить об их отношениях.
Ступив на лестницу, ведущую в приватную зону, Лилианна оступилась на первой же ступеньке, болезненно приземлившись на левое колено.
– Лилианна, – выплюнула Розали моё имя, словно то было ругательством. – Постарайся не опозорить себя или же, что намного важнее,
Обслуживающий персонал «Роуз» преимущественно состоял из мужчин, что поначалу ее порядком удивило. Затем Лилианна подсчитала свои первые чаевые. Клиенты одаривали по-барски щедро. Мужчины могли спокойно содержать свои семьи, работая официантами в « Роузе». У ее не было ни малейшего представления о том, во что втягивал ее Макс, предлагая свою помощь. Дабы вновь не навернуться, Лилианна поднималась по лестнице, твёрдо ставя ногу на каждую ступеньку. Открыв дверь в зал, я обнаружила там двух мужчин, одетых в очень дорогие на вид деловые костюмы; один был заметно старше второго. У пожилого мужчины были короткие редеющие седые волосы и стриженая бородка. Он был привлекательным пожилым джентльменом, однако выбил из ее весь воздух его молодой коллега.
По отливавшим иссиня –черным волосам мужчины, казалось, прошлось торнадо. Несколько густых прядей торчало во все стороны, словно им намеренно придали такую форму. Едва ли ему перевалило за тридцать пять, возможно. Его глаза были такого насыщенного зелёного цвета, что не заметить их с противоположного конца помещения, было просто невозможно. А еще губы…
Таких полных и чувственных, которым так хотелось прижаться, она никогда не замечала ни у одного мужчины.
Ее бросило в жар. В свои двадцать пять лет она имела одно свидание на счету со своим сокурсником, которое закончилось легким поцелуем в губы.
Мужчины были заняты серьёзным разговором и не замечали ее. Она терпеливо стояла в стороне, ожидая, когда они заметят ее присутствие, чтобы Лилианна могла поприветствовать их и рассказать о блюдах дня.
– Клянусь, Алекс, если бы я мог, то послал бы всех к черту, – разошёлся мужчина. Лилианна не удержалась от мысли, что ему стоило бы выбирать выражения при разговоре со своим шефом.
– Знаю, Дмитрий. Знаю.
– Полный вздор, – пропыхтел он, запуская руку в творящийся у него на голове ужас. Чуть повернув голову, он заметил ее. – Что? Где Джессика? Мы уже пять минут сидим здесь, а её всё нет.
Пройдя вглубь зала, Лилианна старалась улыбаться, хотя так сильно нервничала, что чувствовала выступившую на лбу испарину.
– Простите, но у Джессики сегодня выходной. Меня зовут Лилианна, и сегодня я буду вашей официанткой.
– Вот видишь! – Молодой человек грохнул по столу кулаком, отчего задребезжало стекло и зазвенело столовое серебро. – Что я говорил тебе?
Быть может, этот мужчина и горяч, но вот описание «горячая голова» подходило ему больше.
– Расслабься, в отсутствии Джессики нет её вины. Верно, Лилианна?
Мужчина, который по ее предположениям и был мистером Сауриди, взглянул на нее с ободряющей улыбкой на губах.
– Да, сэр, – взволнованно ответила Лилианна, пытаясь сосредоточиться на гораздо более учтивом мистере Сауриди. Его ассистенту следовало бы поучиться у него манерам по отношению к людям, приносящим ему еду. Она протянула мужчинам меню и принялась рассказывать об их блюдах дня.
– Сегодня у нас два блюда дня…
– Мне это не нужно, – бросил надменный ассистент, даже не открыв меню. – Принесите нам бутылку вашего «Романо Конти» , желательно двухтысячного года, но сойдёт и две тысячи четвёртого. И больше ничего.