Мой капитан

Повозка мерно покачивалась, показывая нам прекрасные пейзажи, один, за другим. Припорошенные снегом вершины, а у обочины уже зеленеющая трава, кое-где виднеются желтые и фиолетовые цветочки.

Я прикрыла веки, и забылась не надолго.

Проснулась, когда повозка дернулась и остановилась. Уже стемнело. Вокруг стояла пугающая тишина, и прямо над нами возвышалась гора, местами покрытая деревьями и кустарником.

Граф Михайлов помог выбраться Татьяне, и подал руку мне.

– В чем дело?

– Дальше идем пешком, – сообщил капитан, и снял меня с повозки, прежде, чем я успела возмутиться.

Граф Михайлов поспешно ретировался.

Мои ноги коснулись земли, но Кирилл меня не выпускал.  Я замерла и взглянула на него, не желая отступать, и панически желая сбежать.

Ессенский взял мою руку в свою.

– Аня, – выдохнул он, и вложил нечто холодное и тяжелое  в мою руку,  – будьте осторожны. И держитесь рядом.

Я раскрыла ладонь. У меня в руке оказался нож. Впервые, за минувший день, я реально ощутила масштаб нашей беззащитности. Мне вспомнилась мама. Ее могила осталась за много верст от меня. А я, только сейчас, кажется, осознала, что мамы больше нет. Сжимая в руке оружие.

Кирилл кивнул мне, и отошел. Я поспешно спрятала нож за пояс своей грубой юбки. Удивительно, как быстро я привыкла к этой серой, безликой одежде и тугой косе. Когда Татьяна смотрела на меня, я отчетливо могла прочесть жалость в ее глазах. Но мне себя было, совсем не жаль. Однажды образ простолюдинки спас мне жизнь.

Ессенский подал мне руку. Я, с его помощью, ступила на первый выступ. И мы начали свое восхождение. Таня, то и дело оглядывалась на повозку, которой правил Динислам. Ехать в ней проводник строго запретили.  Если вам дороги лошади, сказал сын Дагирова,  нужно облегчить груз в повозке.

Я кожей ощущала страх Татьяны, и от этого мне становилось еще хуже. Некий озноб животной паники то и дело пробегал по позвоночнику. Мартынов насвистывал какую-то песенку находу, то  и дело оглядываясь на Кирилла.

Ессенский, казалось, этого не замечал. Он крепко сжимал мою руку, благодаря чему я двигалась достаточно быстро.

Ни звука вокруг, ни проблеска света. Кромешная темнота, и гул ветра в ушах. Лошади беспокоились, Динислам приговаривал им что-то.

Дыхание прерывалось, выступал пот, от кожи исходил жар. Но устала не я одна, мой капитан тоже тяжело дышал.

Наконец, мы остановились передохнуть. Я рухнула на землю, перетруженные ноги подогнулись сами собой.

Волчата громко засмеялись, и продолжили свою бесконечную беседу.

Капитан отвернулся от них, и наблюдал за Мартыновым. Оба напряженно вслушивались в их дикую речь.

Я, в свою очередь, старалась понять, что его тревожит, по лицу. От моего взгляда не скрылось, как капитан и Мартынов, то  и дело, многозначительно переглядывались.

Граф Михайлов обмахивал кружевным платочком запыхавшуюся Татьяну, и казался полностью поглощенным своим делом.

– Ну что, идем дальше? – бодро спросил Динислам.

– А еще далеко? – подала голос Таня.

– Деревня сразу за тем перевалом. Идемте.

И наша делегация снова двинулась в путь.

Я всегда ощущала незримое присутствие капитана рядом с собой. Едва я оступалась, он подхватывал меня, хотя, казалось, шел далеко впереди.

Ночь была невероятно ясная, и таких звёзд я никогда в городе не видела.

Мы забрались на вершину горы и увидели тусклые огни, что пробивались сквозь кроны деревьев.

– Вы же сказали, что сразу за перевалом! – возмутилась Татьяна.

– Это ближе, чем кажется. Если поторопиться, то успеем поспать этой ночью, – успокоил Динислам.

При мысли о скором отдыхе, энтузиазма у меня прибавилось.

Спускаться оказалось гораздо проще, хотя скользкая, сырая земля так и норовила лишить равновесия. Я сама того, не осознавая, крепко вцепилась в руку капитана.

Менее, чем через четверть часа  мы оказались у изгороди. Выглядело это сооружение не важно, словно слабая женщина со скуки собрала хворост и сплела нечто, что теперь огораживало населенный пункт.

Четыре домика, в центре – высокий костер, в стороне длинное сооружение, похожее на коровник. И все.

Это место трудно поселком назвать, не то что, деревней.

Мартынов снова кинул быстрый взгляд на Ессенского. Казалось, что кроме меня никто больше не замечает их немого диалога.

Динислам, по-хозяйски распахнул калитку. На него тут же накинулась огромная косматая собака, оглушая всю округу диким лаем. Мужчина успокоил ее на своем родном наречии, и та, признав хозяина, радостно лизнула его руку.

– Отличный кавказец, – произнес Мартынов, – чем вы их здесь кормите? Клянусь, в городе они такими не вырастают!

Нам на встречу вышли двое мужчин. Одни совсем сухой старик, другой – уже начинающий седеть, но достаточно бодрый. Выглядели они, как подобает настоящим горцам, держались достойно. Признаться, я уже начала привыкать к этим людям.

Динислам переговорил о чем-то со старцами на своем языке. Единственное, что я понимала в этом наречии, это приветствие.

Старцы согласно кивали, потом развернулись и ушли, так же чинно и с достоинством, как и пришли.

Динислам обернулся к нам.