Мой легкий способ

Наш отец был скорее похож на зомби, чем на человека. Когда он оставался дома, то обычно часами сидел перед камином с газетой в руках и ни с кем не разговаривал. Может, из-за того, что у нас были рыжие волосы; мне казалось, что он даже не различал нас и путал наши имена. Когда случалась какая-нибудь заварушка и мы начинали шуметь, мама спрашивала: «Не мог бы ты угомонить мальчишек?» Я точно знаю, почему она так говорила. Отец помнил, как зовут каждого из нас. Он также помнил, когда родился каждый из нас. Но он не знал и не собирался выяснять, кто из этих рыжеволосых мальчуганов был виновником ссоры или детской драки. Он просто кричал нам: «Аллен! Дерек! Джон!» Делая замечания всем нам, он не искал зачинщика, снимал с себя ответственность и мог со спокойной совестью вернуться к своей газете. Вероятно, из-за этого его отношения к нам для нас самих было не так важно, кто мы – Аллен, Дерек или Джон.

Участие отца в жизни семьи сводилось лишь к зарабатыванию денег и периодическому ворчанию. Матери в семье отводилась главная роль. Но не могу даже припомнить, чтобы она когда-нибудь толком разговаривала с нами. Представьте себе старшину полка, который бы просто беседовал с солдатом. Даже когда он обращался к офицеру, то его слова звучали громко, отрывисто и решительно, и это никак нельзя было назвать обычным разговором между двумя людьми. Так же как и в армии, где приходится сталкиваться с такими же «непробиваемыми стенами», нам, тогда еще маленьким детям, не хватало мужества или ума, чтобы рискнуть и высказать мысль, которая могла бы пойти вразрез с ее мнением.

Такими были наши родители. Наш отец даже не пытался завязать с нами разговор, а мать просто не знала, как это делается. Я очень ее любил и чувствовал, что она тоже меня любит, хотя и был для нее сущим наказанием и доставлял ей массу хлопот. Частенько она грозилась засунуть голову в духовку и свести счеты с жизнью оттого, что я был непослушным и капризным ребенком. И хотя в то время я этого не осознавал, мне казалось, возможно, я и сейчас так считаю, что все-таки был нормальным ребенком. В программе Бенни Хилла был скетч про одного молодого человека, который в этом отношении очень походил на меня:

Малыш Тедди:

Я не люблю, когда меня в чем-то обвиняют.

Журналист: Это понятно. Но вы действительно были виноваты?

Малыш Тедди:

Да, но я не люблю, когда меня обвиняют.

Я был в схожей ситуации. Когда бы ни происходила в доме какая-нибудь потасовка с братьями, мама всегда врывалась в комнату и набрасывалась на меня с кулаками. Хотя я и был виновником всей этой заварушки, моя мама никогда не интересовалась, в чем дело, прежде чем наказывать меня. С мамиными кулаками я еще мог смириться. Но вот наказание без суда и следствия – этого я никогда не мог принять.

Безразличие отца, с одной стороны, угрозы и тумаки матери – с другой, все это в наши дни заставило бы детских психиатров судорожно рыться в своих записях, готовя проникновенные речи о кошмарных последствиях воспитания ребенка в такой нездоровой обстановке. Если бы мое воспитание в самом деле имело такие последствия, то я бы не мог этого не почувствовать. Считается, что насилие, будь то даже обычная затрещина, непременно порождает насилие. Я с этим не согласен. В моей жизни было пять случаев, когда я совершал насилие и очень об этом сожалел. Однажды я поднял руку на своего младшего сына. Сам он об этом давно уже забыл, а я до сих пор помню.

Я считал, что все, что происходит у нас дома, – обычное дело. Учитывая время и район, в котором мы тогда жили, это считалось вполне нормальным. Наверное, было совершенно естественным, что человек, у которого есть семья и дети, вечерами пропадал в пабах, а его жена вынуждена была одна заниматься детьми, кормить их и одевать. И только когда я пошел в среднюю школу и начал общаться с детьми из других семей, то начал понимать, что на самом деле являлось нормальной семьей.

Родители других детей поначалу казались мне какими-то странными. Их отцы проводили все вечера дома, в семье, и складывалось впечатление, что их искренне заботит то, как дети учатся в школе. Матери этих детей не выглядели какими-то агрессивными и раздраженными фуриями, постоянно пребывающими в стрессе. Родители часто разговаривали со своими детьми на равных и не считали их маленькими злобными монстрами, посланными в наказание за грехи.