Мой личный военный трофей

Десять лет спустя, в июне 2000 года, меня снова пригласили в Тутцинг. Тема была поуже: “Культура строит мосты”. Да, конечно, она это делает, и не последнюю роль играют переводчики, эти, по известному, даже избитому выражению Пушкина, “почтовые лошади просвещения”, — должна же я воздать дань собственному цеху (как Лазарев говорит: сам себя не похвалишь, сидишь как оплеванный). Но ограничиться этой темой, конечно, не удалось. Вопросы, вопросы… И тон мой был уже иной — ведь в прошедшее десятилетие надежды подустали, иллюзии потускнели, желание стабильности усилилось, но, кажется, стабильность и покой слишком экзотические плоды, чтобы произрастать на почве моей многострадальной страны. В моем ли возрасте не знать этого. Но жизнь идет, и надо уж тащить, пока можешь, свою тележку.

Еще в одной дискуссии — примечательной — я участвовала в 1991 году. К пятидесятилетию начала войны в Берлине (в бывшей западной его части) состоялась конференция с забавным составом: пять генералов в отставке — один из вермахта, один из бундесвера, один из НАТО, один из Народной армии ГДР, еще один — уже упоминавшийся мною в связи с созданием Комитета “Свободная Германия” граф Генрих фон Айнзидель, который незадолго до этого разыскал меня и навестил в редакции “Знамени”; и — я, бывшая старшина второй статьи! Пикантность выбора определялась сочетанием в моей персоне пола, звания и владения немецким языком.

Дискуссия оказалась довольно плачевной, несмотря на то, что вел ее опытнейший известный журналист Фриц Пляйтген.

Вермахтовец сразу же с криком “Предатель!” бросился с кулаками на графа, ведущему с трудом удалось предотвратить драку; я что-то мямлила о том, что такие “предатели” спасали репутацию немцев в глазах советских людей, не понимавших, как это немецкие братья-рабочие… и т.д.; в зале возник шум: “Вон! Как можно было вместе с этой женщиной пригласить фашистского генерала!”. Хотя мне самой идея такой “констелляции” казалась даже интересной. Остальные участники очень ограниченно могли воспользоваться причитавшимся им временем.

Но что это я все о зарубежных конференциях да дискуссиях. Главка-то называется “Знамя”.

Неполных семь лет я здесь проработала. Тоже хорошее было время. Поначалу мне здесь было холодновато, хотя работа привычная. Рукописи, верстки, сверки… Цензура, правда, осталась только военная. Но с издательством “Правда”, в особенности с типографией, часто приходилось трудно, то и дело надо было включать “тяжелую артиллерию” — главного редактора. Не то, что с “Известиями”, отношения “Воплей” с которыми (и с издательством, и с типографией) были просто дружескими, даже директоры — помяну здесь добрым словом Леонида Павловича Грачева, Юрия Баланенко — приходили к нам запросто в гости, да и их двери и уши были всегда открыты для нас.

Но, может быть, дело в том, что благодаря характерам моих предшественников роль ответственного секретаря была здесь несколько иной, чем та, к которой я привыкла.

Поначалу ограничение причастности абсолютно ко всем делам редакции меня задевало, я даже трепыхалась. Но потом то ли я привыкла, то ли что-то постепенно менялось. Во всяком случае, в “мой” период было опубликовано немало зарубежных произведений разного жанра, — акцент, разумеется, чаще звучал немецкий, публикации были заметные, — вот и сейчас в Петербурге поставили пьесу по напечатанным у нас еще в 1992 году последним письмам немецких военнопленных из Сталинграда. Теплели и внутриредакционные отношения. И поныне прихожу в журнал, как в дом родной.

Большое место в моей жизни прошедшего десятилетия заняла и занимает Австрия. “Виновен” в этом главным образом (к сожалению, скончавшийся) публицист и культуролог Вольфганг Краус. Основатель и многолетний президент Австрийского литературного общества и международного Общества Франца Кафки, он дал возможность многим германистам, в том числе и мне, познакомиться и глубже узнать “объект” их работы, время от времени подышать воздухом этой небольшой страны с богатейшей культурой — родины всемирно признанных гениев и крупнейших творцов (Моцарт, Фрейд, Музиль, Кафка, Рильке, Штраус, Малер, — всех разве перечислишь?), насладиться вживе необычным звучанием немецкого языка — на австрийский лад, походить по тем же улицам, посидеть в тех же знаменитых венских кофейнях, побывать в их домах — ныне музеях, поработать в библиотеках и архивах, хранящих их наследие. После ухода Вольфганга Крауса дело это с неменьшей интенсивностью продолжает писательница Марианна Грубер — в Литературном обществе, и профессор Шмидт-Денглер — в Обществе Кафки.