Мой лучший друг – желудок. Еда для умных людей

Обязательное взвешивание раз в полгода было судным днем: когда солнце, луна и плафоны меркли и спадали с колеблющегося потолка, и сам потолок свёртывался, как свиток. Бледные – бледнее самого бледного коня, оглушённые ангелами и трубным кишечным гласом, балетные толпились в коридоре перед медицинским кабинетом, прижимали к стене дрожащие лопатки, из последних сил втягивали несуществующие животы. Норма минус сто пятнадцать – это значило, что при росте в сто сорок сантиметров девочка не имела права весить больше двадцати семи килограммов. Лучше – двадцать пять. Совсем хорошо – двадцать три. В старших классах минус сто пятнадцать превращались в полноценные минус сто двадцать. Полтора метра роста и тридцать пять кило? Да кто тебя поднимет, жирная корова? Вместо того чтобы жрать, пойди лучше покури!

Курить начинали лет с тринадцати – и курили, с благословения и поощрения педагогов, отчаянно, самозабвенно, жадно. Заглатывали спасительный сытный дым – это за маму, это за папу, это за Галину Сергеевну Уланову, шарили ревнивыми завистливыми глазами по бёдрам и рёбрам товарок – вон у Таньки какая жопа жуткая, её уже со средней палки выкинули, прямая дорога под рояль, хоть бы её, боженька, отчислили, хоть бы её, ну, пожалуйста, лишь бы не меня!

Перед взвешиванием или экзаменом измученные пубертатки сидели на гречке и кефире: за три месяца так можно было согнать до пятнадцати килограммов и навеки попрощаться с поджелудочной, самый лучший друг балетных – фуросемид, самая модная операция – удаление желчного пузыря, чаще рвутся только связки, но зато без желчного пузыря ты будешь ещё легче, Сильфида, ещё кружевней и воздушней. Неделя до взвешивания – никакой клетчатки, два последних дня – целительный голод, если угораздило что-то съесть, два пальца немедленно отправляются в сопротивляющуюся глотку, калории и надежды с хриплым рёвом и брызгами извергаются в унитазное жерло.

Да, девочки, главное – ничего не пить, никакой жидкости, сушим мышцы, сгоняем балласт, клизма утром, клизма вечером, обморок, снова унитаз. Наутро перед Голгофой – крошечный квадратик шоколадки, чтоб не рухнуть прямо под ноги невозмутимому доктору. Вес в норме, а вот рост – никуда не годится, еще пара сантиметров, милочка, и ты отчислена. В недетских, нечеловеческих почти глазах милочки пляшут фанатичные сполохи не то жертвенного, не то палаческого костра: к следующему взвешиванию она готова, если надо, отрезать себе полголовы, да хоть всю голову – что угодно, кроме круто и кругло изогнутых стоп, – ломаем подъём, ломаем подъём, клуши, не жалеем себя. И они не жалеют.

Марина Степнова. «Женщины Лазаря»