Тем временем огромная черепаха беззаботно храпела в другой части Восьмой Горы и Моря. На его спине зиждился гигантский, полный жизни континент. Внезапно черепаху что-то вырвало из объятий сна. Её глаза засияли также ярко, как огни маяка.
— Проклятье, мне только что приснился кошмар, — пробормотала черепаха, вглядываясь куда-то во мглу. — Мне приснилось, как этот мелкий паршивец Мэн Хао выследил меня на Восьмой Горе и Море. Ха-ха, ну и приснится же! Полнейшая нелепица! Этот мелкий подлец никак не может здесь оказаться. Проклятье! С чего мне такое вообще приснилось? Дурное знамение? Ох, и не к добру всё это. Не могу поверить, что мне приснилось, как я стал чьим-то ездовым животным!
Патриарх Покровитель и вправду боялся Мэн Хао. С рёвом он подозрительно огляделся, а потом опять закрыл глаза и уснул. Странное дело, рядом с патриархом крутились загадочные фигуры, которые, похоже, следили за ним.
На Седьмой Горе и Море тоже творилось кое-что интересное... Все местные секты и кланы были мобилизованы, постепенно формируя несметное воинство. Во главе гигантской армии парил немалых размером горный пик, вдобавок от его вершины исходили могучие волны. На этой горе в позе лотоса сидел человек. Сейчас он с блеском в глазах смотрел в сторону Восьмой Горы.
— Я очень не хочу этой войны, но... тут у меня нет выбора, — прозвучал его древний голос. — Это моя миссия... Возможно, и не только моя... Это не предательство, всё-таки здесь предавать нечего. И всё же... почему же моему сердцу так больно...
Ужасающая армия, насчитывающая миллионы практиков, построилась таким образом, что их строй начал напоминать огромного древнего дракона. Источая ауру жажды убийства, они пошли маршем на Восьмую Гору и Море.
Глава 1260. Есть ли смысл... оставлять кого-то из вас в живых?
Пока армия скорым маршем шла по Седьмой Горе и Морю, за Мэн Хао на Восьмой Горе и Море тоже наблюдали некие загадочные фигуры, которые то появлялись, то исчезали. Они уже какое-то время следили за всеми его передвижениями. Горы и Моря уже много лет жили в мире, но сейчас назревала война. Различные сущности в 33 Небесах с помощью особых техник тайно наблюдали за миром Горы и Моря. При взгляде на Восьмую Гору и Море в их глаза разгоралось предвкушение. Тем временем в безграничном пространстве за пределами 33 Небес с разных сторон всё ближе и ближе подступали две могущественные силы. Надвигалась… война!
Мэн Хао и Мэн Жу летели по небу, как вдруг всё его естество пронзило чувство сильнейшей тревоги, отчего даже его маска невозмутимости дала трещину. Прежде чем он успел среагировать, у него в голове раздался истошный крик попугая.
"Идут, они идут. Уже близко, я их чувствую. Проклятье, они движутся намного быстрее, чем я предполагал... Мэн Хао, они почти добрались сюда!"
В голосе попугая слышалась тревога и страх. Глаза Мэн Хао сверкнули. Он знал, о чём говорил попугай, поэтому медленно поднял голову и посмотрел вверх, словно его взгляд мог пронзить бескрайние просторы звёздного неба и достичь 33 Небес.
— Что ж, полагаю, надо поторапливаться, — негромко сказал он.
Мэн Жу рядом с ним вопросительно на него посмотрела.
— Старший брат Мэн Чэнь, ты что-то сказал?
— О, тебе показалось, — покачал головой Мэн Хао и продолжил путь через звёздное небо к центральному континенту клана Мэн.
Он без проблем прошёл через защитные формации, не подняв ни одной тревоги, и двинулся к родовому особняку.
— Одна девушка, старшая сестра Цю’эр, другую кличут Мэн Фэй, — прошептала Мэн Жу. — Они превосходят меня как в скрытом таланте, так и в плане культивации... Я сумела встретиться с ними и рассказать обо всём, но мне не позволили забрать их домой. Если бы не старший брат мастиф, то и я бы оттуда не воротилась. Обе бедняжки находятся в руках практиков из первой ветви...
Она смотрела на Мэн Хао так же, как смотрят человека, способного решить совершенно любую проблему.
В восточном квартале родового особняка клана Мэн стоял огромный храм, окружённый девятью колоннами. Подле каждой колонны стояло по алхимической печи, чей жар медленно нагревал камень. К каждой колонне было привязано по девушке. Бледные как мел, они дрожали и умоляли своих пленителей отпустить их. Только две девушки хранили молчание. Их вряд ли можно было назвать ослепительными красавицами, хотя естественной красоты и шарма им было не занимать. Несмотря на усиливающийся жар, обе девушки не опускались до мольб и слёз.