Мои молодые годы

Потом приехал я к Надежде Юдиной, а ее родители на меня набросились: «Вы что с девчонками сделали? Обе в больнице, глаза не открываются у них!» Дня через два они стали видеть. Лампы оказались бактерицидными, но, что интересно, у нас-то не болели глаза. Наверное, когда мы на девушек смотрели, они смотрели на красоту свечения ламп.

Этот случай лишний раз подчеркивает сущность женщин: любят они все яркое и красивое, а что в итоге?

XVIII

В то время в институте было много общественных работ, такие как помощь сельскому хозяйству, субботники, участие в народных дружинах, но самыми памятными для меня стали работа в детской комнате милиции и работа с детьми из интерната, который располагался на улице Киевской. В милиции под мой контроль мне дали два двухэтажных деревянных дома в районе площади Батенькова.

В этих двух домах было двое детей: девочка лет шести и мальчик лет восьми.

Я был шокирован, когда впервые пришел к семье девочки. Я долго стучал, никто не открывал, но какой-то голос звучал. После пяти минут я толкнул дверь, и она открылась. Картина ужаснула: в комнате было раскидано все, что можно и нельзя, один ботинок с ошметками грязи стоял возле стола, на котором вместе с кусками хлеба и какими-то высохшими тарелками, обняв голову, спал мужик, женщина же валялась на полу, согнувшись калачиком. Вонь ударила в нос так сильно, что захотелось удрать… Но справа я увидел девочку, которая грызла кусок сухого хлеба. Увидев меня, она заплакала довольно громко, но как-то жалобно. Я опустился на пол рядом, не зная, что делать. Поэтому вытащил конфеты, которые всегда брал с собой, и протянул их девочке. Она взяла конфету не сразу, но когда взяла, то сунула ее с оберткой в рот, выплюнула и опять зарыдала. Я был в таком трансе, что не смог сразу понять, что ребенок в шесть лет не умел есть конфеты. Только минут через пять я догадался развернуть конфету и засунуть ей в рот. И тут произошло маленькое чудо: девочка перестала плакать, а на лице появилось нечто теплое, нет, не улыбка, а какое-то тихое смирение – так смотрят собаки, когда видят у тебя в руке кость. У меня навернулись слезы, но плакать было нельзя – я кормил ее конфетами, разворачивая обертки. Она не говорила, просто ела и смотрела, выпуская изо рта слюну, потому что не успевала сглотнуть. Потом я дал ей конфету в руки, и она научилась разворачивать их сама. Появился незримый контакт, мы работали вместе…

Я соображал, что делать дальше. Телефонов не было, бросать ее здесь не хотелось. На дворе был май, тепло. Я был в пиджаке, на девчонке было ситцевое платье, а ножки напоминали те, что были у советских куриц.

– Тебя как зовут? – спросил я.

– Верка, – ответило существо.

– Ботинки есть?

Она притащила тапочки, но они были слишком большие. Я стал осматривать комнату, вешалки, но детской одежды не нашел, поэтому одел на нее огромный свитер и решил отвести ее в детскую комнату милиции. Та располагалась рядом, на улице Беленца, напротив ресторана «Север» (на углу Беленца и Ленина).

Тогда я не знал, что девочка ни разу не выходила на улицу, у меня и в мыслях такого не было.

В это время мужик на столе смачно храпел, женщина ворочалась, а возле нее растекался ручеек.

Мы только вышли из дома, как рядом загромыхал трамвай. Девочка упала на колени, обхватила мои брюки и залилась лихоматом. Я не знал, что делать. Опустился на корточки, прижал ее и зашептал: «Верочка, Верочка, это трамвай, он возит людей. Вот видишь, прошел». Мимо проходившая женщина злобно сказала: «Нарожают детей-оборванцев».

Да, видок у Веры был, мягко говоря, странным. Я взял ее на руки и понес дальше. Скажу, что это существо напоминало мне детей Бухенвальда: в ней было от силы 10 килограммов.

Через минут семь я зашел к старшему лейтенанту, женщине, рассказал об увиденном недавно, а она мне:

– А ребенка зачем притащил? Если все таскать их будут, то мне работать некогда будет.

– Пусть здесь посидит, а я за одеждой и обувью схожу.

– Ты что, рехнулся? Веди обратно домой, а я подам документы на лишение родительских прав.

Я все же уговорил ее, чтобы она посидела с ней, но Вера ни в какую: то ли тон ей не понравился, то ли она выбрала хозяина, но отказалась оставаться и на этом все.

Лейтенанту говорю: «Вы поговорите ласково, она должна слышать доброту в голосе». Только через полчаса вышел, оставив все конфеты. А лейтенант заварила чай.

Я как раз перед этим получил свои 55 рублей, 25 из которых отдал в коммуну, а 30 рублей у меня было с собой.

На улице Ленина магазинов было много, поэтому я быстро купил платье, свитер, двое плавок, туфли, а в «Белочке» (раньше был хороший магазин кондитерских изделий) кекс, печенье трех видов и лимонад.

Как мы ее одевали! Кое-как вымыли, протирая мокрыми тряпками худое тельце. Что интересно, в этой маленькой женщине проснулась улыбка, когда мы подвели ее к зеркалу. Да, женщины всегда остаются женщинами…