Мои молодые годы

Практику вел старлей Ильиных – поджарый веселый рассказчик, отличный спец. На учениях его нарядили в форму полковника, дабы наблюдателей не смущать. Упущенную другими мишень он сбил, когда та уже была на границе разрешенной зоны стрельбы. После этого на руке старлея засияли супер-пупер именные командирские часы. Могли бы и погоны полковничьи оставить…

Рядом с нами полк танковый стоял. Все ребята небольшого ростика в основном – в танке как раз такие и нужны. Пригнали как-то роту то ли кавказцев, то ли азиатов (стройбат). Они с ходу начали притеснять танкистов, обижать. Но пришел терпению танкистов конец. Как-то после отбоя слышим шум. Повыскакивали из казармы, глядим – бой идет рукопашный, нешуточный. Кирпичи, камни летают. Офицеры наши подоспели. Старлей Ильиных с перекинутым в руке ремнем охаживал дерущихся. Утихомирили. В дальнейшем таких инцидентов не было, пошла наука на пользу…

Кормили нас средне, в буфете можно было еще что-то взять. Но кишечную заразу никто не отменял – начали ребята болеть, страдать животами. Первыми занедужили те, кто спал в проходе: коварный сквознячок от открытой боковой двери сделал свое нехорошее дело – ослабил организмы.

Как-то возвращаемся с полевых занятий, танковая колонна навстречу движется. Из башен командиры торчат, все, как мукомолы, в пыли. Ну и мы тоже попали в эту пыльную тучу. В казарме решил я форму постирать, а пока она сохла, пошел в душ. Водичка прохладная, приятная… Вечером почувствовал, что что-то не то с моим организмом и недомогание появилось. Стал подворотничок пришивать – иголку держать не могу. Оставил старый. Утром на разводе старшина замечание сделал: «Почему подворотничок не свежий?». Ответить я ничего не успел, сознание потерял, очнулся на чьих-то руках…

В санчасть только по записи можно было попасть. Пришел. Там сидел медбрат, который спросил, что случилось. Я рассказал, что у меня температура и диарея. Он дал мне пригоршню таблеток, похоже, бактериофаг из армейской аптечки.

– Как принимать, – спрашиваю, – по одной или все сразу?

– Как хочешь, – отвечает.

Проглотил все сразу. Желудок свело судорогой. Выпил из непонятного графина воды, пот мгновенно прошиб, но в глазах посветлело. Температуры больше не было, но диарея осталась и еще несколько месяцев преследовала меня, поскольку лошадиной дозой антибиотика выкосил я микрофлору начисто.

Как-то подходит ко мне кто-то из ребят, спрашивает: «Третьим будешь?» День рождения. Протащили через КП бутылку водки, сели за каким-то барханчиком и отметили праздник. Я водки с солью выпил. Насколько эффективным оказалось это «лекарство» – не припомню, но приключение приключилось. Время отбоя. Зашел к нам в казарму дежурный офицер. Мне мимо него через узкий проход нужно было пройти.

– Товарищ майор, разрешите пройти!

Прошел. Голос сзади:

– Курсант, вернитесь, дыхните! – старательно вдыхаю. Требует выдохнуть, я опять вдыхаю. – Ясно, пьян!

Майор куда-то исчез, вскоре появился с нашим майором. Они искали меня. А на моем месте уже Володя Губанов стоял в очках, как и я. Сходство со мной отдаленное, но все же оно было. Уж и вдыхал, и выдыхал он на майоров, все нормально. А я в это время в дальнем углу на Володиной койке доедал тюбик мятной пасты с молотым кофе. Почти как торт с черемухой! Миновало!

Там же, в Актогае, приняли мы присягу.

О Томске

Томск – город, каких больше нет на свете. Город молодости и мечты! В то время наполовину деревянный, он как бы остановился в своем развитии, пропустив младших братьев – Новосибирск, Красноярск, Иркутск, даже Кемерово и Новокузнецк – вперед. В 1964 году пришел Лигачев, поэтому уже в наши студенческие годы город начал развиваться. В 1970 году построили Дворец спорта – шикарный дворец со льдом и сценической площадкой, на которой выступали наши звезды от Родниной с Зайцевым и хоккеистов сборной до Толкуновой. Строились новые цеха заводов, предприятия строили жилье, но его катастрофически не хватало: люди ждали квартиру в среднем по 15 лет.

В городе было четыре ресторана – «Сибирь», «Север», «Томск» в одноименной гостинице и «Осень» на Фрунзе. Но был еще один, лучшее место – ресторан «Кедр», который до сих пор живой, но забытый нынешним поколением. К тому времени мой доход составлял стабильные 90 рублей (55 стипендия и 35 – полставки с лаборатории РТС). На третьем курсе я подрабатывал в институте интроскопии у профессора Епифанцева – мудрого человека и настоящего ученого.

На четвертом курсе познакомился с Виктором Гюнтером, который работал в ТУСУРе и что-то там паял. Я уже тогда обратил внимание на мощную энергетику будущей звезды отечественной радиотехники. Сегодня я сравниваю его достижения по внедрению в жизнь – с Королевым, только за Королевым стояло государство, а за Виктором – жена Ершова, которая училась в одно время с нами. Когда она вышла замуж за Виктора, относительно него была богата, много денег со своей торговли во Дворце спорта отдавала ему, чтобы он мог кормить коллектив.