Мой муж Лев Толстой

Утром рано приехали с сестрой Таней в Тулу 22-го: дождь шел, свежо, лошади не высланы. Взяли извозчика, приехали – и тут начались неприятности: целый ряд неприятностей от Л.Н., что я заехала к Масловым и видела там С.И. А между тем, уезжая, я спросила Л.Н.: если ему неприятно, то я не заеду. Я, прощаясь, нагнулась к нему, сонному, поцеловала его и просто, откровенно сделала ему этот вопрос. А он не просто, зло и не откровенно в первый еще раз сказал: «Отчего же, разумеется, заезжай», а второй раз сказал: «Это твое дело».

У преддверья пещер в Киеве, на стене написана огромная картина, изображающая сорок мытарств, через которые перешла душа умершей святой Феодоры. Изображены вперемежку: группа двух ангелов с душой Феодоры в виде девочки в белом одеянии, с группой дьяволов во всех возможных безобразных позах. И дьяволы эти – все сорок групп – изображают сорок грехов, подписанных по-славянски под этими группами чертей.

Так вот Л.Н. все эти сорок грехов, наверно, приписал мне да эти три-четыре дня, которые он меня бранил.

Наверху этой картины изображена уже одна душа, т. е. одна девочка в белом одеянии, упавшая ниц на ступенях возвышения, на котором изображен Христос, сидящий с апостолами. Далее врата рая – и, наконец, сам рай в виде сада. Целая поэма, очень интересная, воображаю, для народа особенно.

Потом стало у нас тише. Я старалась, чтоб не отравить сестре ее пребывание в Ясной. Мы с ней много разговаривали, и она меня осуждала за мое пристрастие и к С.И., и к музыке, и за то, что огорчаю мужа.

Трудно мне покорить свою душу требованиям мужа, но надо стараться.

28 июля

Свезла в Ясенки сестру Таню. Она уехала в Киев, кажется, довольная своим пребыванием в Ясной. Мы, если можно, стали еще дружней. Я осиротела – а прильнуть не к кому.

Ходила одна по лесу, купалась и плакала. К ночи опять начались разговоры о ревности и опять крик, брань, упреки. Нервы не вынесли, какой-то, держащий в мозгу равновесие, клапан соскочил, и я потеряла самообладание. Со мной сделался страшный нервный припадок, я вся тряслась, рыдала, заговаривалась, пугалась. Не помню хорошенько, что со мной было, но кончилось какой-то окоченелостью.

29, 30 июля

Пролежала полтора суток в постели, без еды, без света в темной комнате, без мысли, без чувства, без любви и ненависти, и испытала могильную тишину, безжизненность и мрачность. Ко мне заходили все, но я никого не любила, ни о чем не жалела, ничего не желала, кроме смерти.

Сейчас толкнула стол, и на пол упал портрет Льва Николаевича. Так-то я этим дневником свергаю его с пьедестала, который он всю жизнь старательно себе воздвигал.

31 июля

Лев Николаевич уехал верхом за 35 верст в Пирогово к брату Сергею Николаевичу.

1, 2 августа

Чувствую радость одиночества и комфорта жизни с каким-то небывалым еще во мне ощущением.

3 августа

Вчера и третьего дня усиленно переписывала повесть Л.Н. «Отец Сергий», высокого стиля художественное произведение, еще не оконченное, но хорошо задуманное. Тут есть мысль из «Жития святых», как один святой искал Бога и нашел его в самоотверженной в труде и работе, самой заурядной, но смиренной женщине. Так я здесь, отец Сергий, гордый, прошедший все перипетии жизни, монах, нашел Бога в Пашеньке, уже старой женщине, знакомой еще в детстве и ведущей трудовую для семьи жизнь на старости лет.

Есть и фальшь в этой повести: это конец – в Сибири. Надеюсь, что так не останется. Очень уж все хорошо задумано и построено.

Писала вчера с половины второго до пяти часов утра, ночь всю пропереписывала, стало светло, и голова кружилась, но я все кончила и Л.Н., приехав, может работать над этой повестью.

Он хочет сразу написать и напечатать три повести: «Хаджи-Мурат», «Воскресение» и «Отец Сергий», и все это как можно дороже продать в России и за границей, и весь сбор денежный отдать на переселение духоборов.

Это обидно для нас, для его семьи, лучше бы Илюше сыну и Маше помог; они очень бедствуют. Кстати, два духобора сюда приехали, и я их должна скрывать в павильоне, и мне это крайне неприятно.

Ветер, сухо, ясно и красиво.

Сидела у Доры, вникала в маленького Льва, внука. Пропало во мне это непосредственное, животное почти, страстное чувство к маленьким детям, и в внуках я только люблю мечту будущего и продолжение нашей жизни.

5 августа

Вчера переписывала статью Л.Н. Все то же отрицание всего на свете, и под предлогом христианских чувств – полный социализм.

Сегодня с утра была в Туле: столько было дела в чертежной, у нотариуса, искала учителя Мише, покупки, дела в банке и управе. Я так устала, что шаталась на ногах. Мечтала дома отдохнуть, и вдруг толпы гостей: Сергеенко, две барышни Дидрихс, сестра Лиза с дочерью и гувернанткой, Зветинцева с дочерью Волхонской и князем Черкасским, мальчики, – ужинали неожиданно все, и я заробела. Еще приехал Гольденвейзер и играл вечером Шопена, и поднялись во мне опять все музыкальные чувства, то прекрасное настроение и возбуждение, которым я жила эти два года.