Мой (не)любимый дракон (СИ)

Стало обидно. Очень и очень сильно. Не то чтобы я мечтала их поразить. Наоборот, надеялась оказаться в числе забракованных кандидаток. Но, согласитесь, мало приятного в том, что тебя при тебе же сравнивают с дохлой рыбой и брезгливо морщатся. Будто я не красивая юная девушка, а утопленная в прошлогодней луже калоша.

— Разве вас позвали оценивать наши внешние данные? Так с этим и живые вполне могут справиться. — Каюсь, не сдержалась. Надо же было самой за себя заступиться, раз уж больше некому.

— Ну хотя бы не немая, — расщедрилась на некое подобие улыбки третья Лучезарность.

А та, что с длинными ногтями, имени которой я так пока и не узнала, мрачно заметила:

— Наглая. Уж лучше бы была немой.

— Значит, не понравилась, — подвела я итог, обращаясь в большей степени к самой себе, нежели к бледнолицым и бледнотелым царицам.

Незаметно для себя самой я успокоилась. Почти. Экс-правительницы не выглядели устрашающе. Высокомерные — этого у них не отнять. И, наверное, немного раздражённые. Может, потому что их разбудили, не предупредив заранее. Но в целом вполне нормальные. Заинтересованные больше в моей внешней оболочке, нежели в моей душе.

— Поставите крестик? — попросила заискивающе, едва не прибавив жалобно-тоскливое: «ну пожалуйста, миленькие».

— Не хочешь замуж за нашего мальчика? — по-детски надулась Тириль, чем-то напоминавшая мне фею-крёстную Спящей красавицы из одноимённого диснеевского мультфильма. Ту, что была пухленькой и суетливой, и очень походила на великовозрастного ребёнка.

— Не то чтобы не хочу… Просто… — выдохнула, собираясь с мыслями, и осторожно продолжила: — Меня пугает перспектива провести вечность в замороженном состоянии. Я тоже трусиха, ещё трусливее Майлоны, уж поверьте, и очень не хочу для себя такого финала.

Всё, пусть ставят на мне крест, на моей ладони в смысле — он станет моим обратным билетом на Землю.

Ари подозрительно притихли и теперь не сводили с меня суровых, пытливых взглядов, став похожими на трёхглавого Змея Горыныча. Только бы огнём за такие откровения не стали плеваться.

— Ты сильнее всех откликаешься на его силу, девочка, — покачала головой Её Лучезарность Фэльма. — Я чувствую это. С нашей стороны было бы глупо пренебречь такой невестой.

Приехали.

И зачем тогда нужно было распинаться, не жалея эпитетов и расписывая в красках, какая я вся тут неправильная и неподходящая?

Так и хотелось крикнуть, что это не я, а тело Фьяррино откликается. А мне вообще на вашего Герхильда не хочется откликаться. И чувствовать его так остро, и душой, и плотью, и, вообще, всем, чем только можно, не желаю. Вернее, желаю, но я себе это строго-настрого запрещаю.

В общем, не надо мне вашего солнца! Крест хочу! Большой и жирный. Чтобы всем стало ясно, что я — не героиня его романа.

А он не мой герой.

Он мой самый-самый нелюбимый дракон!

Все эти мысли в одно мгновение пронеслись у меня в голове, сформировавшись в робкие, с надеждой произнесённые слова:

— Лучше я потом за другого тальдена замуж пойду. Не за проклятого.

Ари возмущённо ахнули, запыхтели, наливаясь серым цветом, вместо положенного красного. А я зажмурилась, запоздало попеняв самой себе за то, что была такой самонадеянной. Не стоило рассчитывать на счастливое освобождение и милость давно почивших предков Герхильда.

Как бы не решили проучить своенравную алиану, нос воротящую от их пра-пра… внука, и не наказали меня за опрометчивые слова.

— А сама-то ты кто? — как гром среди ясного (нет, уже грозового) неба раздался резкий, опасный, как радиоактивная вспышка, голос. Голос, заставивший меня вспомнить о прежних страхах и неприятно поёжиться. — Проклятая ты. И душа у тебя странная. Тёмная. Чужая.

Прикосновение к лицу, требовательное, побуждающее открыть глаза. Чтобы уколоться о лёд, сверкнувший во взгляде замершего передо мной существа.

Назвать маячившую передо мной особу женщиной, пусть и покойной, язык не поворачивался. Я бы скорее сравнила её со змееволосым чудовищем, Медузой Горгоной. Туман, обрамлявший красивое, но искажённое злобой лицо, казался живым. Колыхался и трепетал, короной сплетаясь над головой Её Лучезарности, напоминая копошащихся ядовитых змей.

Ядовитым был и её взгляд, пробиравший до мозга костей.

Под ним я как будто окаменела. Единственное, на что хватило сил — это на невнятное возражение, прозвучавшее как комариный писк:

— Я не проклятая.

— Душа у тебя запятнана. Чуждой, инородной магией. Весь род твой гнилой. Такой, как ты, не место среди невест наследника.

А я, собственно, о чём?

Не знаю, что там насчёт души — зачесалось всё тело. Стало зудеть неимоверно, словно я не мылась с рождения. Хотелось содрать с себя одежду вместе с кожей, с чёртовым проклятием. Вместе с дыханием этой нечисти, опалявшим лицо, и её словами, ожёгшими раскалённым клеймом.

Всё-таки прокляла нас, Королёвых, та безымянная ведьма, обрекая быть несчастными в браке. И теперь её злые чары, которых прежде не ощущала, душили, подавляли. Невидимой занозой застряли в груди.

— Уж кто бы говорил, Ллара! — взметнулся до фальцета незнакомый голос.