Мой (не)любимый дракон (СИ)

Алым пламенем взметнулись юбки. Керис промчалась к дверям, ни на кого не глядя, и после её ухода на Карминовую столовую обрушилась тишина. Тяжёлая, угнетающая, словно нас погребло под лавиной из камня. Внутри неприятно горчило от всего услышанного, а сердце, как ни странно, сжималось от сожаления.

Глупая молоденькая дурочка. Керис была слишком порывиста, слишком эмоциональна. Любила действовать, не любила думать. Вот и додействовалась, не думая. Сама поставила крест на своём будущем.

— Эсселин Сольвер, мне жаль, что находясь в моём замке, вы уже дважды подверглись опасности, — донеслись до меня тихие слова.

Как же они отличались от тех, что больно ранили меня вчера! И которые по-прежнему звучали в сознании траурной музыкой.

— Если князь Ритерх пожелает, он может потребовать у князя Серых пустошей платы и наказания для эсселин Мадауг, — просветил меня третий маг, до сих пор хранивший молчание.

— Князь Ритерх не пожелает, — категорично ответила за «отца». — Я не буду его тревожить и рассказывать ему об этой неприятности.

— Да, вы любите не рассказывать, — мрачно усмехнулся Скальде.

Ещё один маленький гвоздик в крышку гроба, в котором он хоронил всё, что я к нему испытывала.

— Хвала Претёмной Праматери, я не пострадала. Если графине будет угодно, она может требовать у отца Керис любой расплаты. Отравили ведь Её Сиятельство, а не меня. Хотя, как по мне, эсселин Мадауг и так уже достаточно наказана.

— Это решать графине, достаточно или недостаточно, — бросил напоследок Герхильд и, пожелав нам приятного завтрака (весьма странное пожелание при таких обстоятельствах), удалился вместе со своими магами.

Оставив нас, алиан и монахинь, в унылом молчании.

Глава 25

Поговорить с Ариэллой мне удалось только ближе к вечеру. После трёхчасового занятия с эссель Жюдит, начало которого ознаменовалось конфронтацией моего хореографа с моей монахиней.

Всё началось с того, что Розенна имела неосторожность пренебрежительно отозваться об искусстве танца, бесхитростно заявив:

— Пляски — это для продажных и падших. Все эти бесстыдные движения, что вы сейчас показывали, разжигают в мужчине похоть. Самые низменные желания. — Суровый взгляд монахини, точно мухобойкой, придавил хрупкую нимфу танца к полу, после чего принялся давить меня. — А ведь нет уверенности, что наследник выберет именно вас, эсселин Сольвер. Лучше бы спели ему, а не заведомо клеймили себя печатью порока.

— Но я не умею петь, — хмуро покосилась на святошу, от пафосных нравоучений которой порой хотелось на стенку лезть.

Подражая эссель Жюдит, подбросила в воздух таири — один из многочисленных отрезов ткани, с которыми мне предстояло подружиться в самые кратчайшие сроки, дабы с достоинством выступить перед потенциальным дракономужем.

На короткое мгновенье лоскут вспенился у меня над головой блестящей волной, а потом серебристой лужицей растёкся у моих ног.

На вершине башни, под порывами этого дикаря — северного ветра, проделывать трюки с таири будет непросто. Лёгкие, воздушные — полупрозрачные ткани всех цветов и оттенков, искусно расшитые золотыми и серебряными узорами, являлись неотъемлемой частью костюма танцовщицы. Вернее, были этим самым костюмом. С которым алиана, я то бишь, должна будет постепенно, приближаясь к кульминации своего выступления, расставаться.

А я ведь просила Блодейну обойтись без раздевания.

Перед началом репетиции эссель Жюдит исполнила танец ветра для меня. Хлопнула в ладоши, и из отливавшего перламутром артефакта, очень похожего на большую морскую раковину, полилась нежная мелодия. Звуки неведомого инструмента заполняли зал, вырывая танцовщицу из состояния транса. Эссель Жюдит как будто ожила, задвигалась плавно, и вместе с ней пришли в движение струившиеся по её изящному телу ткани. Одно танцевальное па незаметно перетекало в следующее. Мелодия менялась, преображаясь вместе с исполнительницей танца. Вот она казалась хрупкой и слабой, а в следующий миг как будто вобрала в себя всю силу воздушной стихии.

Резкий рваный звук, словно над нами пронёсся порыв ветра, и руки змеями взвились к стрельчатым сводам зала. Яркое таири, соскользнув с плеча красавицы, жарким пламенем заполыхало в лучах заката. Взмыло вверх и снова обтекло тонкий стан. Кольцом сомкнулось над головой танцовщицы и упало, будто поверженный противник, к её ногам. Я даже моргнуть не успела, как в руках у эссель Жюдит оказалось следующее таири. И так до тех пор, пока танцовщица не осталась в одной лишь разлетающейся во все стороны юбке и весьма непристойной короткой кофточке. А лоскуты ткани яркими островками покоились в каменном океане зала.