Мой неверный муж (СИ)

— Я очень на это надеюсь. Я тебя люблю, мой котик. Передай Лиане, что ее тоже, а бабушке скажи, чтобы перезвонила мне.

Я попрощалась с сыном и направилась к аппарату с кофе. Он, конечно, здесь дрянной, но мне нужен допинг. Я выбрала крепкий американо и ждала свой стаканчик, когда меня случайно толкнули.

— Entschuldigung, — услышала мужское. Это абракадабра вроде бы означала «извините».

— Все нормально. Ничего страшного, — повернулась, переходя на английский. О!

— Фрау Загитова, — улыбнулся доктор Шолле. Хирург, который после осмотра сразу сказал, что опухоль проросла в пищевод. Мы ждали подтверждения от компьютерной томографии. Маркус Шолле будет оперировать папу. Затем химиотерапия с доктором Зельцером. Профессор и очень опытный врач, стаж сорок лет. Маркус напротив молодой хирург: наверное, и сорока нет. Он вообще больше на уроженца Скандинавии смахивал: высокий, голубоглазый, яркий блондин. Красивый мужчина. — Можно составить вам компанию? — он тоже перешел на язык англо-саксов.

Мы взяли кофе и устроились за свободной стойкой. Сначала обсуждали случай отца. Маркус очень интересно и, главное, оптимистично рассказывал о чрезвычайно сложных, даже отчаянных пациентах, которым удалось отвоевать себе жизнь.

— Полина, — мы как-то легко перешли от фрау и херр к именам, — вы тоже врач?

— Да, эндокринолог. В Москве у меня клиника и пациенты.

— А семья?

— Конечно, но они сейчас не в России. Муж должен уже лететь ко мне, а дети в Болгарии с бабушкой.

— А вы? — спросила для поддержания разговора. Интереса к личной жизни доктора Шолле у меня не было, а у него не было кольца ни на одном из пальцев. Правда, для хирургов это скорее профессиональное и никак не указывало на статус.

— Женат исключительно на работе, — улыбнулся Маркус. — Я был несколько раз в Москве. Мне понравился город: архитектура, много зелени, люди.

— Москва прекрасна, — согласно кивнула, отпивая кофе.

— Очень красивые женщины. Если женюсь, то исключительно на русской.

— А как вам русские мужчины?

Маркус нахмурился.

— Нет, я не в том смысле, — смущенно тряхнула светлой копной. Взяла ни с того ни с сего человека в геи записала! — В сравнении с женщинами? Соответствуют?

Когда-то Карл Лагерфельд пожалел нас, россиянок, заявив, что не понимает, как такие красивые женщины живут в стране с таким некрасивыми мужчинами. Будь он женщиной, то стал бы лесбиянкой. Я была не согласна. Мой муж очень привлекателен, сексуален, а главное, он мужчина в том понимании, в котором оно уже устарело. Сейчас столько альфонсов, лентяев, мамкиных корзиночек и диванных альфачей. Мужчина, способный принимать решения и брать ответственность — большая редкость. Я была безмерно благодарна мужу за помощь с лечением. Да, он побурчал, но оплатил счета. Мы не бедствуем, деньги есть, но не долларовые миллиардеры, конечно. Я врач: работаю с пациентами и в коллективе. Знаю много историй. Со мной часто делятся наболевшим. Порой мужья даже на жену и детей денег жалеют, не то что на ее родителей. А пациенты у нас платные и совсем не бедные. Но даже они иногда горько плачут…

— Нет, — Маркус по-мужски улыбнулся. — Настолько красивым женщинам сложно соответствовать, — на долю секунды показалось, что это флирт. Но я даже ответить не успела.

— Не помешаю? — голосом Марата можно океан заморозить. Минус сорок в каждой интонации.

— Март, — любовно назвала его, обернувшись, — привет! — шагнула, обнять хотела. Но он сам стиснул мою талию большими руками и к себе притянул, поцеловал жадно и больно. И все это со взглядом мимо меня. На доктора Шолле смотрел. Для него представление. Это не про нежность, не про то, что соскучился, даже не про страсть. Это ревность, собственничество и желание утвердить свое право надо мной. Скоро одиннадцать лет как женаты, а Загитов властный ревнивец.

— Маркус Шолле, хирург папы, он будет оперировать, — и к доктору повернулась. — Мой муж, Марат Загитов.

Мужчины обменялись недружелюбным рукопожатием: Загитов включил Отелло, а Маркус просто реагировал соответственно.

К вечеру мы с мужем вернулись в гостиницу. Пока были в клинике — молча поддерживал; остались вдвоем в номере — фонтанировал ревнивой язвительностью.

— Вери бьютифул вумен, — коверкал английский немецким акцентом Шолле. — Какого хера, Полина?

— А ты знаешь, что обращаться к мужчине-немцу нужно херр… — я пыталась разрядить обстановку. Что нашло на мужа? Откуда эти вспышки агрессивной ревности и едкой раздражительности?

— А ты знаешь, — подошел вплотную и с обманчивой мягкостью коснулся моих плеч, — если какой-нибудь херр подкатит к тебе свои яйца любой национальности, то я отрежу их тупым ножом, — и сжал, впечатываясь в меня напряженным телом, демонстрируя мощную эрекцию.

— Соскучился, Мартик? — медленно целовала то одну губу, то другую, лаской туша ревнивое пламя.

— Не называй меня так! — прорычал и жадно впился в губы, срывая блузку, задирая юбку. — Иди сюда, зараза моя, заноза сердечная.

Марат часто меня так называл, когда хотел настоять на своем, но понимал, что не выйдет.