— Поля, — с какой-то обескураживающей страстностью и отчаянием обхватил ладонями мое лицо, — я люблю тебя. Очень люблю.
— Я тоже люблю тебя, Март. Мой муж… — взяла инициативу и толкнула на кровать. Сбросила блузку, избавилась от лифчика, юбку к черту. Я соскучилась по мужу, по страсти, по его члену и по нашему головокружительному сексу. После разлуки он всегда такой: острый, яркий, на грани.
— Иди сюда, посмотри, как он, — кивнул на ровный и крупный член, — соскучился по тебе.
Я оседлала Марата и медленно, чтобы он видел, направила ствол в себя. У меня стояла спираль, поэтому никаких барьеров между нашей плотью не было, только влажные шлепки, вязкая смазка, терпкий аромат жарких тел.
— Полюшка, скачи, девочка, не останавливайся… — рвано просил, пальцами впиваясь в мои бедра. Больно, но от этого экстаз острее. Марат рывком сел и губами прихватил сосок: терзал, мял, на языке прокатывал. Вбивался в меня, а я в него. Как молот и наковальня.
— М-м-м-м… — взорвалась долгожданным оргазмом. Марат не дал передышки, а опрокинул на спину и жестко вдалбливался, пока с рычанием не излился.
— Поля… — целовал мои груди. — Полюшка, любимая моя… — сгреб в объятия и утащил под одеяло: нежиться, обниматься, целоваться. — У меня есть подарок, — потянулся к прикроватной тумбе.
— Цветы я уже видела. Спасибо, котяра.
— Вот, — положил на мой живот бирюзовую коробочку очень дорогого ювелирного бренда.
— Ничего себе! — воскликнула. Роскошное кольцо с бриллиантом. Большим, очень большим. — Март, у меня же руку оторвать могут! Это же целое состояние! Загитов, — хитро посмотрела на мужа, — ты часом не вину замаливаешь? Так обычно за измену извиняются.
Я говорила в шутку. Но Марат нахмурился, леность удовольствия слетела, на меня смотрел суженными черными глазами.
— Поля, это не смешно, — отрезал и перевел тему: — Я не могу с тобой быть здесь неделями и не могу в Москве думать о тебе и этом немецком херре докторишке. Поэтому нужно поменять хирурга. Это больница, их дохрена…
— Марат, ты чего?! — ошеломленно округлила глаза.
— Полина, мне так спокойней. Это что, так сложно?!
Господи да что за бред?! На кону жизнь человека, а он свои ревнивые условия ставит!
— Ты в себе?! — возмущенно вскочила, голая и злая. — Ты предлагаешь рискнуть жизнью отца, потому что тебя что-то там показалось? Серьезно?!
— Да он все равно умрет! — крикнул эмоционально и жестко.
Я опешила. Просто замерла, как испуганный кролик. Что он сейчас сказал? Почему так жесток? Зачем делает больно? Неужели думает, что не знаю этого?
— Поля… — две слезинки скатились по щекам. Я очень редко плакала, очень. — Полюшка, прости… — бросился ко мне, но я прытко вырвалась и стремительно бросилась в ванную. Закрылась и осела на пол. Марат стучал, просил, винился. А я шептала:
— Я не буду плакать. Я не буду плакать. Я сильная. Я не буду плакать.
Маленькая девочка во мне вопила, что без папы я снова стану слабой, беззащитной… Малышкой из детства.
Мне было десять. Я осталась на площадке одна: папа побежал через дорогу в ларек за мороженым. Я качалась на качелях, а в стороне стояли незнакомые мальчишки: не взрослые, лет по четырнадцать. Они позвали меня за деревья, сказали, что покажут интересное. Я не понимала, что происходит, и почему они расстегнули свои штаны и показывали мне, что у них между ног. Я испугалась. Я начала плакать, когда схватили за руку и заставляли их трогать. Я тогда не понимала значения сексуального насилия и половой неприкосновенности. Мне просто было страшно. Я плакала и ждала папу. Он пришел быстро. Нашел меня. Дал по ушам пацанам.
Уважаемый врач, вирусолог, доктор наук — он поднял всех знакомых, чтобы это не осталось безнаказанным. Да, фактически ничего не произошло, тем более мы все подходили под определение дети. Но их поставили на учет в органы тогда еще милиции.
После того, как обидчики получили свое, папа отдал меня на карате, чтобы я имела хотя бы базовые навыки самозащиты. Я занималась до сих пор. Во мне веса пятьдесят килограмм и с сильным мужчиной не справлюсь, но и безропотной жертвой не буду.
Второе, что сказал отец: если не можешь одолеть — бей всем, что под руки попадется. Спасай себя, потом разберемся. Главное, чтобы цела осталась. Благодаря отцу я перестала бояться быть женщиной в грубом мире мужчин. Теперь он уходит. Мне больно и страшно.
Почему Марат так безжалостен? Он говорил, что я должна быть готова, чтобы потом не было мучительно больно, но иногда казалось, что ему просто необходимо пробить меня до самого основания и посмотреть, что внутри. Казалось, будто мои слезы доставляли ему какую-то тайную радость. Они были так редки. Возможно, он по ним скучал… Глупость. Конечно, глупость. Просто Марат такой: слишком прямой, слишком честный, слишком жесткий. Даже со мной…
Глава 7
Марат