Мой номер — первый

В Праге за игру на «Уэмбли» я был награжден и поцелуем. От верной Яны Чижковой из Дейвиц. Познакомились мы с ней 3 сентября — правда, не во вторник, как поется в известной песенке Карела Готта. Она уверяла меня, что болеет за «Дуклу». Но я никогда ее не слышал (как болельщицу), хотя, когда играла «Дукла», стояла такая тишина, что муха пролетит — слышно. Разве что болела за меня потихоньку.

В ту пору от Гелеты мне досталась комната над баней на «Юлиске». После казарменного армейского житья это были царские покои. Товарищи по команде, впрочем, предупреждали, чтобы я туда не переселялся. Рассказывали, что, кто бы там ни жил, обязательно в течение года... женился. Гелета с женой успел даже вырастить там сына, прежде чем получил квартиру. Я к таким разговорам относился спокойно: идти под венец еще не входило в мои планы. Из окна холостяцкой комнаты можно было смотреть на поле (я жил в каких-нибудь пятидесяти метрах от футбольных ворот, и меня это вполне устраивало).

Когда я приехал домой, в Штернберк, первой вышла навстречу бабушка. Чтением «Ческословенского спорта» она заметно повысила квалификацию и теперь задавала мне вполне профессиональные вопросы о британском футболе. Призналась, что в тот вечер на «Уэмбли» была рядом со мной в наших воротах, болела за меня, а ночью от волнения никак не могла уснуть.

Маму больше волновало мое житье-бытье и главное — как обстоит с девушками. В ее представлении холостяцкая комната была связана с чем-то подозрительным, выходящим за рамки морали. Однако моему правильному режиму ничто не угрожало: за этим следили пан Чижек и, главное, пани Чижкова. Яне было предписано не возвращаться домой позднее десяти. Если мы нарушали «комендантский час», скажем, минут на пять, на следующий день прогулка отменялась, а я выслушивал нотации.

Бабушка выдала маму, сказав, что и она с волнением следила за матчем по телевизору, боясь, что я пропущу гол.

— Неправда! — смущенно возражала мама.— Я дрожала от страха, чтобы с тобой чего-нибудь не сделали! Иво, тебе могли семь раз пробить голову!

Я объяснял, что так в футболе не бывает, чтобы кому-то били по голове. На самом же деле мне просто до поры до времени везло. Очень скоро я попал в переделку, которая словно подтверждала мамины опасения.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

До сих пор я не допускал даже мысли о том, что могу получить серьезную травму, и тем более — расстаться со спортом. Правда, после каждого матча обнаруживал у себя ссадины, ушибы, синяки. Мы, вратари, по сравнению с полевыми игроками еще отбиваем колени, локти, бока, а главное — пальцы. От мяча и от бутс. На протяжении матча принимаю на пальцы от тридцати до пятидесяти мячей, не всегда очень сильных. Но чтобы ловить их наверняка, на каждой тренировке принимаю ударов во много раз больше. По моим подсчетам, ежедневно примерно тысячу. Из них приблизительно четыреста — в падении. А во время тренировки футболисты бьют лучше (и точнее, и сильнее), чем в матче (это уже стало аксиомой). И хотя пальцы к такой нагрузке привыкают, среди множества ударов всегда случается один, который доставляет изрядную боль, а иногда и травмирует. Наиболее чувствительны у нас крайние фаланги пальцев. Особенно когда мяч хитро закручен иди его сносит ветер.

Мы не можем себе позволить разглядывать всякий незначительный вывих. Дома у меня наготове несколько игелитовых мешочков, в морозилке — порционный лед. Тот самый, который добавляют в виски в виде маленьких кусочков. Небольшие ссадины и ушибы залечиваю сам (часто сплю, обложившись мешочками со льдом). Только однажды не смог я стоять в воротах из-за повреждений пальцев — накануне матча с ФРГ в марте 1973 года в Дюссельдорфе. Ждал этого матча с нетерпением. И не только я — вся команда. Немцы играли отлично. Уже на протяжении ряда лет мы угадывали в них будущих чемпионов мира и серьезно готовились к каждой встрече с грозным соперником. Во время тренировки за день до состязания Бичовский наносил легкие точные удары по воротам, «натаскивая» меня к предстоящему поединку. Один, из мячей, вероятно, был подхвачен ветром (другого объяснения не нахожу), Я принял его на пальцы с передней стороны. Последняя фаланга на безымянном выскочила. Я вправил ее, но боль становилась все сильнее. Вывих произошел на руке с искалеченным с юношеских лет пальцем. Итак, у меня осталось на ней уже не четыре, а лишь три рабочих пальца (безымянный отек и посинел). После тренировки я вынужден был показаться врачу. Он тотчас отправил меня на рентген. Палец был вывихнут. В больнице его привели в порядок и предписали десять дней покоя. Место в воротах занял Некети.

Кроме рук вратари очень часто травмируют спину (точнее говоря, позвоночник) в результате неуправляемых падений после столкновений в воздухе. Но я от этого не страдал. Может быть, мне везло, а может, действительно определенную роль играло то, о чем говорили врачи: у меня крепкие кости и позвонки.