– Каюсь, – слегка понурив голову, шутит он и облокачивается на стойку, – я владелец этого заведения. Ты меня раскрыла. Может, для того, чтобы уровнять наше положение, ты раскроешь свою личность? Не замечал тебя раньше здесь. Приезжая? Или в гостях?
– И то, и другое, – отвечаю я и мысленно добавляю: "Я в гостях у родины".
– Говоришь загадками, мне нравится.
– Если рассчитываешь узнать обо мне больше, разочарую, ты не в моем вкусе.
"Софи, парней в твоем вкусе не существует. Мы ведь уже говорили об этом".
"Не лезь!"
– А какие в твоем? – Мужчина нисколько не расстраивается, улыбается обворожительно, даже немного ласково. Какой-то он неправильный, а еще, вопреки всему смыслу, в нем чувствуется родственная душа. Что-то есть в нем родное, что-то на грани узнавания. Не могу понять пока, что это.
Игнорирую его вопрос – ибо и этот туда же, сдался им всем мой вкус! – и спрашиваю собственно то, о чем хотела спросить изначально:
– Слушай, раз ты здесь владелец, не подскажешь, можно ли тут петь на постоянной основе? – Делаю жест в сторону сцены, где поет красивая девушка в том самом белом платье. Со светло-русыми волосами, собранными в идеальную шишку на затылке. Одна прядь, слева, волной струится, падает на высокую грудь.
– А ты поешь? – Вопрос задан с интересом, ему любопытно меня послушать.
– Пою, – отвечаю серьезно, и синие глаза оценивающе смотрят в мои, тоже синие при близком рассмотрении, но черные на расстоянии, на котором я привыкла держать людей от себя.
Мои глаза – прекрасная проекция меня самой: снаружи я неприступная, мрачная и холодная, внутри же – мягкая и чувствительная. За темной плотной пеленой прячется синяя душа, хрупкая и желающая всем добра.
– Спой, разрешаю. – Небрежно вскинутая рука указывает на сцену.
– Илья, ты, наверное, меня не понял, – говорю я со снисходительной усмешкой на губах, – я говорю о том, чтобы получать за это деньги.
– О-о-о, – картинно удивляется он, преувеличивая степень своего восхищения раза в три, – так ты настолько хорошо поешь! Тогда приглашаю на собеседование. Предлагаю пройти в мой кабинет, чтобы обсудить условия. А также я хочу услышать, как великолепно ты поешь.
Хочу двинуть ему по физиономии за откровенный флирт и зазывание в комнату для уединения, но тут совершенно случайно на глаза попадается знакомое полотно, и я от изумления забываю о своих желаниях.
– Это Фрида Кало? – Мой жадный взгляд ползет по репродукции, висящей подле стенда с алкогольными напитками, по центру стены, что находится за стойкой.
– Разбираешься в искусстве? – доносится сбоку, в тоне искренняя заинтересованность и легкие нотки недоверия, будто ему сложно в это поверить.
Плевать я хотела и на его сомнение, и на вопрос.
– Оригинал? – перевожу горящий взгляд на мужчину и вижу, как он не сводит с меня внимательных глаз, в них огонек проснулся: свет какой-то, живой и озорной.
– Да, – медленно кивает он и улыбается широко-широко.
– "Сломанная колонна"… быть этого не может… как? Откуда? Два года назад я своими глазами видела ее в музее Долорес Ольмедо. Как картина оказалась здесь? На стене твоего клуба?
С каждым моим словом он удивляется еще больше, глаза расширены, а вся его фигура подается вперед.
Инстинкт срабатывает молниеносно, я убираю руку со стола, и его ладонь встречается с поверхностью гранитной столешницы – оказывается там, где лежала моя кисть еще буквально секунду назад.
Если его и неприятно удивила моя реакция, то он предпочел не говорить об этом вслух.
– Да, это в самом деле Кало, и я приобрел ее год назад за баснословные деньги, когда был в Мехико.
– Шутишь? – Я прожигаю его холодным взглядом, и я предельно серьезна. – Ее нельзя купить.
– Можно, если знать рычаги давления и иметь при себе толстый кошелек.
Теперь с сомнением изучаю его я. Взрослое лицо, серьезное. И, кажется, не врет.
Я снова поворачиваюсь к картине.
– Невероятно, – шепчу себе под нос, но Илья слышит.
– Невероятно то, что ты ее знаешь. А не тот факт, что она висит у меня в клубе.
– Кстати, почему в клубе, а не дома под сигнализацией?
Он усмехается.
– Зачем? В моем доме ее почти никто не увидит. А тут видят все. Каждый сможет насладиться искусством. Зачем прятать? Пусть думают, что это хорошая копия и не имеет никакой ценности, вот и висит на самом видном месте, не привлекая злого внимания.
– Но я то знаю. – Мне не нравится его беспечность.
– А ты собираешься ее у меня выкрасть? – веселый лукавый взгляд блуждает по моему лицу, скользит вниз по голым плечам и вновь поднимается к глазам.
– Ты даже не знаешь моего имени, – резонно заявляю я, считая иронию в этом вопросе неуместной. – Как можно доверять той, кого видишь впервые в жизни, и рассказывать ей столь большой секрет? Ты дурак?
Илья смеется и, когда его смех прекращается, сообщает:
– Успокойся, я не дурак и не выставляю оригиналы там, где любой идиот может его стащить.
– Дай угадаю, он в кабинете? Оригинал.
Мужчина напрягается, сощуривает глаза.