Вопрос: «Как Вы отнеслись к возникшему в это время плану нападения на Гибралтар?»
Ответ: «Во всяком случае, так, что примирение с Францией невозможно было брать в расчет одновременно с планом нападения на Гибралтар. Этот план по Гибралтару означал бы потянуть в пучину теперь также и Испанию. Мыслимо было либо выиграть Испанию в товарищи по оружию — либо заключить достойный мир с Францией; однако и то и другое вместе не пошло бы».
Вопрос: «Итак, по этой причине Вы не одобряли данный план?»
Ответ: «Это являлось причиной, почему я не одобрял его, но не единственной».
Вопрос: «Таким образом, у Вас были и другие причины?»
Ответ: «Собственно, у меня имелись лишь основания быть против него: военные, экономические и моральные. В военном отношении мы вовсе не имели избыточных сил, чтобы хоть в минимальной степени действенно оборонить протяженное побережье Испании. Дело для нас окончилось бы так же, как и испанский поход для Наполеона. Экономически мы были полностью неспособны удовлетворить даже и скромные требования Испании, которые нам были известны, обеспечить прокормление страны. И Испания была бы для нас не чем иным, как балластом, не говоря уже о моральной ответственности за эту страну, вышедшую из гражданской войны».
Вопрос: «Хотело ли войны само испанское правительство?»
Ответ: «Сам я не мог установить намерения испанского правительства вступить в то время в войну, хотя мне однажды и предоставилась возможность поговорить с министром иностранных дел Испании. Однако, на всякий случай, я прибег в ту пору с помощью Канариса к экстравагантным средствам. Для подстрекательства испанцев к войне Гитлер направил в Испанию именно адмирала Канариса, так как было известно, что Канарис имел там старые добрые связи. И я договорился с Канарисом, что вместо этого он должен дать испанцам хлебнуть неразведенного спирта, объяснив им верную катастрофу, в которую они неизбежно и неумолимо попали бы».
Вопрос: «Как Вы думаете, совет Канариса удержать Испанию от войны?»
Ответ: «Этого я не знаю, но я слышал “Да!”. Все, что я хочу сказать: “Совет, который он дал, являлся, безусловно, правильным”».
Свидетельство
Я, адвокат д-р Альфред Зайдль, подтверждаю соответствие вышеприведенной выписки из протокола заседания военного суда № IV, дело № XI от 9 июня 1948 года, подпись д-р Альфред Зайдль[359]
.Показания Вайцзеккера в ходе «процесса Вильгельмштрассе» подтверждают высказывания агента Secret Service Колвина. Книга Колвина была впервые опубликована лишь в 1951 году; соответственно, Вайцзеккер, давая показания в Нюрнберге, ее не знал.
Из имеющихся данных и документов с большой очевидностью следует, что антирусский компонент в размышлениях Гитлера проявлялся тем сильнее, чем больше исчезала надежда побудить Великобританию к заключению мира. Одной из предпосылок к этому являлась, без сомнения, блокада Гибралтарского пролива, которая опять-таки без участия или, по крайней мере, доброжелательного попустительства со стороны Испании не представлялась возможной. Ни один ответственный государственный деятель не станет, однако, связывать судьбу своей страны с союзником, чьи высшие должностные лица и офицеры конспирируют против политики собственного правительства, чтобы за его спиной провалить ее. Таким образом, Франко, исходя из положения вещей, действовал вполне разумно, в конечном итоге уклонившись от немецких попыток завлечь его к вступлению в войну на стороне держав «оси».
О роли, которую Испания играла в размышлениях Гитлера по поводу продолжения войны, свидетельствует также дневниковая запись Хевеля, связного между Гитлером и его министром иностранных дел. Хевель заносит 14 февраля 1941 года:
«Телеграмма из Рима о встрече Муссолини — Франко. Отрицательно, как и ожидалось!»
Разговор между Муссолини и Франко представлял собой очередную попытку прозондировать позицию Франко, чтобы определить, имеется ли еще хоть какой-нибудь шанс побудить его присоединиться к «оси». Это сделало бы операцию «Феликс», то есть захват Гибралтара, все еще возможной. 29 и 30 мая Хевель вновь упоминает Испанию: «Ф» («фюрер»): «… С Гибралтаром нынче ничего не выйдет». Гитлер все еще рассматривал вариант захвата Гибралтара, хотя теперь и не в качестве основного. Его словесные выпады против Испании, записанные Хевелем, вполне передают впечатление, что «средиземноморской опции» в сравнении с нападением на Советский Союз он отдавал предпочтение[360]
.