Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

В ходе войны Ваффен-СС постоянно росли. Мы, солдаты Ваффен-СС, наблюдали это развитие со все возраставшим скепсисом. В конечном итоге возникли, так сказать, «две армии» (большая и маленькая), что, вне всякого сомнения, не отвечало необходимости жестко собрать воедино все силы рейха. К этому присоединялся психологический момент. Армия должна была задать себе вопрос, стала ли она отныне недостаточно хороша. Я всегда до определенной степени находил понимание для неприязни войска к Ваффен-СС, хотя часто утверждаемое — они были будто бы лучше оснащены, чем армейские дивизии, — и не соответствует действительности. С точки зрения пехотной дивизии на конной тяге, все моторизованные подразделения были оснащены лучше. Одно могу констатировать: все армейские дивизии были рады видеть нас своими соседями в тяжелых ситуациях. Поэтому бывшие армейские офицеры, отзываясь сегодня о Ваффен-СС клеветнически, грешат против существовавшего во все времена негласного товарищества всех фронтовых солдат, которые были готовы отдать жизнь за свою страну, неважно, под каким «couleur» (цветом (знамени) они шли в бой[401]

.

Только теперь, в январе 1943 года — вероятно, слишком поздно — корпус был срочно передислоцирован из Франции в Россию, в район Харькова, чтобы преградить путь подкатывавшейся волне русского наступления. У меня был отпуск на все рождественские дни, поскольку мы все еще находились во Франции. Едва оказавшись в Берлине, я получил вызов обратно в часть, мне предстояло ехать в Россию в составе передового отряда танкового полка. Совершенно случайно столкнувшись на Вильгельмштрассе с командиром нашей дивизии Зеппом Дитрихом, я сообщил ему, что собираюсь вернуться в часть. «Сперва ты еще отправишься к отцу в Восточную Пруссию», — прозвучал его недвусмысленный и любезный приказ. Таким образом, я поехал стоя — поезда шли переполненными — в Штайнорт, в резиденцию отца в районе ставки фюрера. Часами позже появился отец, прибыв из «Вольфшанце», очень серьезный, со словами: «Фюрер принял сейчас решение, что 6-я армия удерживает Сталинград, Геринг гарантировал снабжение по воздуху!»

В большой холод мы выгрузили танки в Люботине, пригороде Харькова, чтобы быть сразу отправленными в ночной марш к Мерефе южнее Харькова. Курсировали самые невероятные слухи о том, как далеко русские уже продвинулись. Несчастные железнодорожники, обязанные составлять наши поезда, без конца допытывались у нас, обеспечена ли еще их безопасность, поскольку не имели никакой возможности защитить себя. Кое-где нами уже подмечались не радовавшие признаки распада. Разрозненные итальянские солдаты брели, зачастую вслепую, по заснеженным дорогам. Бедные парни, не оснащенные для русской зимы, безнадежно уступали солдатам советской армии по вооружению и снаряжению. Но и немецкие войска в отступлении выглядели не всегда хорошо; их же такому никогда не «обучали». В то время у нас рассказывали, как глава одного военного отдела продовольственного снабжения отказался выделить питание на том основании, что «все уже было предназначено к подрыву».

Обойденные русскими с севера и юга, 1-я и 2-я танковые дивизии СС были в течение нескольких следующих дней окружены в Харькове; 3-я танковая дивизия СС находилась еще на подвозе. Приказ фюрера для 1-го танкового корпуса СС требовал удерживать Харьков «до последнего человека». Этот приказ, несмотря на энергичные возражения генерала Хауссера, нашего командира, неоднократно подтверждался высшими командными структурами (армейская группа Ланца), что и привело в короткое время к уничтожению обеих полностью оснащенных, прекрасно подготовленных и свежих дивизий[402]. Наконец, Хауссер, не посчитавшись с приказом фюрера, отдал приказ об оставлении города и прорыве кольца окружения. Первый удар должен был нанести разведывательный батальон «Лейбштандарта» во главе с его уже в те времена легендарным командиром Мейером — знаменитый «Панцер-Мейер». Танковая рота, к которой я принадлежал в качестве командира взвода, была придана «Панцер-Мейеру» для прорыва окружения.