Мой парень – французский шпион

– Еще и орет как антихрист! – бабушка решительно бросает вязание и идет доставать меня с подоконника. Я сопротивляюсь. Какой еще антихрист? Почему он должен орать? Баба дает мне по попе. Есть! Закономерный итог борьбы за свободу, за то, чтобы стать балериной. Отчего-то внутри в моей маленькой душе растет убеждение, что за свободу нужно всегда страдать. Что тебе будут без конца выдавать по попе, а ты терпи. Балерины – народ упорный. Что уж, это факт неоспоримый.

Я подозреваю, что «таскать за ляжки» очень стыдное выражение. Одно слово «ляжки» чего стоит! Да и слово «мужик» меня пугает. «Однажды вышли бородатые мужики из лесу да как схватят белую балеринку за ляжки…»

Бабушку Машу я люблю. Но ее мнение – быть ли мне балериной – не важно. Мое желание до солнца, или, как говорят у нас в детском саду, «до неба». Если ты там хочешь выразить свою самую большую мечту или усилить эмоцию в словах, так и говоришь – «до небушка»! Я скачу по комнате среди солнечных пятен, изображая умирающего лебедя, как Майя Плисецкая. Не сосчитать, сколько я его изображала. Все мои балеты в детстве заканчивались непременно не раскланиванием с публикой, а умиранием лебедя, который складывал жалостно свои руки-крылья и замирал, пока восхищенная публика, состоящая из родственников, не оживляла лебедя аплодисментами. В эти моменты, если честно, даже бабушка Маша пускала слезу ну или переставала на время вязать носок, складывала руки на животе и так ласково глядела на меня, что я совсем не верила ни в ноги колесом, ни в срамные ляжки.

– Страсть к вашей стране… стимулировалась поездкой, которую я совершил, – французский побег стремится приблизиться к моей русской, затаившейся в преддверии выпускания листка весенней ольховой почке. – В Москве, Санкт-Петербурге, в течение ночей без сна. Российские фильмы… много русского блеска! У нас были прочные связи с Россией! Мы находились под определенным влиянием СССР. Моя страсть к Вашей стране не имеет границ.

Кажется, мои границы начинают расплываться. Уже нет строгих пограничников со злыми собаками, нет вспаханной «контрольной» полосы. Есть весьма большая дырка в заборе и следы на «нейтралке». Размера примерно сорок второго.

– Шпион, шпион! – так кричали раньше, когда ловили переходящих границу без пропусков.

А шпион бежал, и отстреливался, и пытался скрыться в березовых лесах средней полосы России. И что его туда влекло, какое такое секретное задание?

Я слушаю француза, а в воображении отчего-то изгибаются золотым блеском границы нашей империи, простирающиеся по огромным оренбургским степям. И вот среди этих степей в море ковыля и полыни, вдоль границы, где охра дорог переплетается с ярко-синим бездонным небом, бредут очумевшие от нашей сумасшедшей жары, обрусевшие от русско-киргиз-кайсацкого общения, влюбившиеся по уши в «капитанских дочек» французы. Маленькие и высокие, с саблями и без, усатые и не очень. Они идут и поют протяжную русско-французскую песню «Как во поле да во поле, во французской стороне…»

Чемодан с ручкой и сладкий трик-трак

У меня есть чемодан. Старый чемодан коричневой кожи, с ручкой и на замках. В нем письма и фото. Я представила, как этот чемодан распухает от потока фотографий, которыми меня забросал в последнее время Эжен. Хорошо, что фото ненастоящие, а виртуальные, то есть в интернете. Конечно, он мне слал фото по электронной почте, в сообщениях. Но их было так много, будто человек хотел сразу рассказать всю свою жизнь. Захлебываясь от возможности вывалить груду слов и фото на русскую женщину, внимательно глядящую сквозь поток пожелтевших черно-белых снимков. На одном из них – его отец. Стройный, красивый молодой человек в морской форме, он улыбается и похож не на француза, а на американца.

А вот моряк рядом с симпатичной тщедушной девушкой – это мама Эжена. А вот и неразлучная троица братьев. Эжен, самый младший, сидит за столиком на веранде летнего дома, уши у него торчат, вид несмелый, рядом развалились его уверенные во всем братья. Старший, Маркус, – известный на всю Францию журналист, объехавший полмира, писавший репортажи из горячих точек. Женат три раза! На женщинах разного цвета кожи. Последняя жена – афроамериканка. У нее круглые глаза, удивленное лицо и коренастая фигура располневшей тетушки Чарли. Эжен дружит с ней и периодически переписывается. Почему тетушка Чарли одна? Да потому, что Маркуса убили ее соплеменники!

В Зимбабве они захватили Маркуса и потребовали выкуп. Мать и братья, как помешанные, бегали по родственникам, собирая деньги, даже обратились к президенту Шарлю де Голлю! Этот факт, несмотря на трагичность произошедшего, Эжен вспоминает с особой гордостью. Шарль де Голль сказал: «Срочно помочь прекрасному журналисту!» И ринулись в Зимбабве политики и сенаторы с чемоданами денег, но было уже поздно. Слишком поздно…