Мой персональный миллионер

Та меня сразу признала, уже научилась отличать меня от остальных людей. Вытащила изо рта обслюнявленный кулачок, схватила им прядь моих волос. Герман поднялся провожать, я тоже. Уложила Соньку в кроватку, вышла в прихожую. Дверь в подъезд уже открыта, дед мнется в дверях.

– А это что? – махнул он на гору коробок.

– Это я, к Герману переехала, а вещи мои в его жильё не влезли.

Дед стушевался под моим взглядом. Неужели смутился? Я попрощалась и ушла, понимая, что деду с внуком наверняка нужно поговорить наедине. Через несколько минут Герман вернулся. Мы молчали, теперь наше молчание было ещё более неловким, чем раньше. Мне даже смотреть на него было физически невозможно. Липкая жаркая краснота грозилась затопить лицо. Надо уходить, скорее, пока я своим смущением окончательно все не испортила. И не вспоминать то, что случилось на кухне пару часов назад. Вообще из памяти вычеркнуть.

– Я пойду, – наконец сказала я. – Сонька спать хочет уже.

– А кроватка?

– Завтра заберем, со мной поспит.

Я завернула дочку в плед, чтобы не застудить в подъезде. Пошла к дверям. Герман подпирал косяк, я случайно задела его рукой, кожа к коже. И все же покраснела, чёрт побери! Надо делать вид, что мне все равно, а физиология и наслелственность подводят, чтоб их.

– Пока, – помахал рукой Герман.

Я задержалась. Вроде и уходить надо, и так все нелепо. Потом вспомнила, что могло бы мне скрасить этот идиотский вечер.

– Герман, дай мне, пожалуйста, кусочек торта.

Торт был вкусным. Герман по-джентельменски отдал мне все коробку. Если честно, моя бессовестная душонка именно на это и рассчитывала. В конце концов, я целый день угробила на его миллионерские прихоти и перетащила к нему все, что купила недавно Дунька. Теперь в моём девственно чистом холодильнике стоял только торт. Впрочем, и он объёмами похвастать не мог — я уплела целых два куска. К сладкому я в принципе была равнодушна, но после длительной строгой диеты от одного взгляда на хрусткие коржи, прослоённые нежным кремом, рот наполнялся слюной.

Сонька уже спала, я сидела на кухне и похлебывала чай. Можно было бы ещё поесть, но боюсь, в таком случае заработаю аллергию на сладкое. За окном ночь, медленно падали хлопья, на подоконнике снаружи уже накопилась порядочная горка. Надеюсь, к утру он покроет промерзшую землю. Делать было нечего, я отправилась спать, пока ребёнок давал мне такую возможность.

Проснулась я не от плача Соньки. Мне впору самой было плакать. Снилось мне то, что могло бы произойти на соседской кухне, если бы не вмешательство деда.

— Приснится же… всякая хрень, — сказала я шепотом в темноту.

Тихонько сопела Сонька, дома было тепло и уютно. Да, квартира была чужой, но я сама не заметила, как привыкла к ней за несколько месяцев. Чувствовала себя комфортно. И спала тоже хорошо, если Сонька была паинькой. А сейчас стоит закрыть глаза, как вспоминаются сценки из наполовину стертого памятью сна. Вот мои ноги, бессовестно голые, обнимают, охватывают спину Германа так крепко, что наверняка мешают ему двигаться. Движения не хитрые, вперёд, назад… от них горит внутри, кожа покрывается испариной, дыхание становится хриплым, с губ рвутся стоны, которые я стараюсь сдерживать. Там, во сне, я дала себе волю. В реальности все не так просто.

Я отбрасываю попытки уснуть. На часах раннее утро, до рассвета ещё далеко. Наливаю себе кофе, подхожу к окну. Кажется, что на улице светло — земля покрыта первым снегом. Возможно, днём он расползется грязной кашей, но сейчас город кажется таким чистым, таким невинным. Хочется выйти на улицу, и голыми ногами пройтись по снегу. Чтобы протрезветь, выбить из головы шальные мысли, тоже очиститься. Но в больницу не хочется, поэтому я ограничиваюсь тем, что открываю створку окна, зачерпываю немного снега, леплю из него колобок. Он становится скользким, мокрым. По руке стекают холодные капли — снежок тает. Глупо, но мне его жалко. Я открываю морозилку, и устраиваю колобок рядом с куском мороженой говядины.

— Тут посиди, — шепчу я ему. — Вот похолодает как следует, и я тебя вынесу.

Нужно спать, я понимаю, что грех упускать такую возможность. Но дома так тепло и тихо, так спокойно, и я вспоминаю, как любила раньше тишину. Из вентиляции в ванной чуть тянет сигаретным дымом. Герман тоже не спит? Я стою несколько минут и прислушиваюсь. Все, что мне перепадает — звук шагов и захлопнувшейся двери. Не спит. Может, ему тоже снится… всякое? Открыть бы сейчас дверь, пойти к нему. Всего пара шагов по уставленному коробками коридору. Два человека, одна на обоих бессонница, и наверняка одни и те же мысли. Или я слишком преувеличиваю степень охватившего его возбуждения? Переоцениваю себя? Никуда я, разумеется, не иду. Из подъезда несётся жуткий звук, он разрывает тишину квартиры. Словно сам Сатана прорывается из преисподней. Я недалека от истины — Сатана с прогулки вернулся, на которую ушёл почти сутки назад, и теперь, судя по звукам, пытается прогрызть дыру в двери. Надо впустить, пока Соньку не разбудил, начав ещё и орать.