Мой персональный миллионер

Надо что-то делать. Завтра же начну искать квартиру. А за задвижкой сегодня же! Я посмотрела в окно – ночь уже, темно. Придётся завтра. Тем более, мне ещё и приколачивать её самой. Германа-то все устраивает.

Задвижку я купила следующим же утром. Проводила Германа на работу, засунула сердито сопящую Соньку в комбинезон и пронеслась в ближайший хозяйственный магазин. Работал он с девяти, на экране телефона восемь сорок пять. Все эти пятнадцать минут я ходила по тротуару туда-сюда, приплясывая от холода. Чуть не отморозила нос, зато плюсы были — дочка в своём меховом коконе уснула сладко и крепко.

Я приобрела шпингалет. Обычный такой, советский, железный. Такой был на двери ванной в квартире моего детства. Но тот ходил туго и со скрипом, по бокам на него налезли мазки застывшей белой эмали, которой покрывали дверь при очередном ремонте. Этот новехонький.

Молотком я стучать не стала — Соня спит. Вовремя вспомнила, что на антресолях находится филиал кладовки, а там лежат какие-то коробки, терпко пахнущие машинным маслом. Может, шуруповерт? Я пододвинула стул, полезла наверх. Открыла дверцу. На голову мне спланировал пакет, засунутый накануне Германом. Пакет, про который я успела забыть. Сам о себе напомнил.

Я стояла на табуретке и смотрела вниз. Содержимое не выпало, но было понятно, что внутри что-то лёгкое, даже цвет угадывался — насыщенный винный. Я не устояла. Любопытство — порок, однозначно, но необоримый. Поэтому с табуретки я слезла, вытряхнула содержимое пакета на кровать.

Это было платье. Лёгкое, почти воздушное. Невероятно глубокого цвета. Я подхватила его на руки, развернула. Красивое. Не дура, понимаю — для ужина. Однако на меня посмотрел, припрятал. И правильно сделал, не пойду, даже мерить не буду. Я поднатужилась и вернула пакет на место. Поверила антресоли — шуруповерта нет. Да и откуда ему взяться в миллионерском хозяйстве? В коробке лежали непонятные мне железки, смазанные маслом. Бог с ними.

Поэтому задвижку я прибила, дождавшись, когда Соня проснется и отобедает. Я стучала молотком, а дочка восторженно вскрикивала на каждый удар — не иначе, как барабанщица растёт. Шляпки гвоздей чуть скривились, смяли дерево, стянули его трещинками. Дверь было жалко. Зато теперь она закрывалась. Буду мыться спокойно, а не о кубиках мечтать.

— Правильно? — спросила я у Соньки.

— Угу, — согласилась она.

Вот, и ребёнок меня поддерживает. И совсем не важно, что "ага" и "угу" это почти весь её словарный запас. Я держалась час. Успела замариновать мясо, надеясь, что уж сегодня его не сожгу. А потом сдалась. Никто ведь не узнает, правда? Укачивала Соньку, придерживающую одной рукой бутылочку, которую уже не сосала, но изо рта не выпускала, а другой рукой вцепилась в прядь моих волос. Я отговаривала себя. Ну не стоит ведь. Но слабая любопытная бабская натура взяла верх. Я сломалась. Осторожно уложила спящего ребёнка и полезла на антресоли.

Платье было из лёгкой, тонкой, но одновременно плотной ткани. Это точно не шелк, я даже не знаю, как эта прелесть называется. Разложила на постели. Погладила. Оно было божественным. Я сбросила футболку с шортами и надела платье. Оно ласкало кожу. Подошла к зеркалу. Как на меня шили. Вот же гад, один раз общупал, один раз нагишом лицезрел и на, получай платье, миллиметр в миллиметр.

Оно не было декорировано. Простое абсолютно. Треугольный вырез, едва приоткрывающий грудь. Сзади такой же, заканчивающийся под лопатками. Спереди до середины лодыжки, а сзади — до пола лёгкими складками. Буду на каблуках — идеально. Я повертелась, любуясь собой. Будь платье ярче, могло бы быть вульгарным. А оно тёмное, тягучее. Волосы, наверное, надо будет убрать. Или распустить, позволяя виться?

— Тьфу ты, — вполголоса выругалась я. — Стоило только примерить, уже прическу нафантазировала. Снимай, Лида, снимай, от греха, — дала себе совет и сразу же его послушала.

Торопливо, словно ткань жгла кожу, сняла платье, и снова сунула его наверх. А сама вниз, на грешную землю. Мясо жарить.

Мне показалось, или Герман стал возвращаться с работы позднее? Я, сама того не замечая, начала его ждать. Привыкла. Поэтому, когда в замочной скважине повернулся ключ, подхватила Соньку и пошла в прихожую. Так, словно вот просто мимо проходила.

— Привет, — сказала я.

— Привет.

Сначала Герман пропустил Сатану. Вернулся. Забастовки устраивать надоело, сразу сюда. Выглядел кот неважно — шерсть свалялась, одно ухо подрано и сочится кровью. Зато глаза лучатся самодовольством. Мужик, блин.

— Я сейчас ухо ему обработаю.

Голос Германа максимально нейтрален. Видимо, и его терпение не безгранично. Сколько можно со мною нянчиться? Понятно, но все равно горько. Я поставила чайник, Герман сполоснул руки тут же, на кухне, достал аптечку.

— Или сюда, альфа-самец, — позвал он Сатану.