Мои пригорки, ручейки. Воспоминания актрисы

Когда собрание закончилось, Серова с пылающими щеками подсела к Бирман, а я что-то замешкалась и случайно подслушала их разговор. Валентина спросила Серафиму: «Ну почему вы не высказались, почему вы ничего не сказали?» А Бирман сидела молча. Она понимала, что с диктатурой ничего не поделаешь, если она есть, то она будет до конца. Так и было.

Конечно, Юрий Александрович в какой-то степени был диктатором. При всей своей мягкости, интеллигентности, таланте он таки держал руку на пульсе театра. И умудрённая опытом Бирман сидела с поникшей головой, опущенными плечами. Они хотели какую-то пьесу взять, а им этого не дали… «Ну почему, почему вы не сказали?» – с какой-то мукой вопрошала Серова. Я подумала: боже, какие страсти кипят…

Валентина Васильевна Серова была невероятно красивая, летящая, поразительного темперамента актриса. Но к сожалению, она уже пила. Вот сегодня она летящая, темпераментная, улыбчивая, а завтра спектакль заменяют, потому что она не пришла. Она могла сорвать спектакль. К сожалению, так случалось не раз.

Она была уже без Симонова и не могла совладать с собой. Я помню, с ней говорила дирекция, она давала слово, ходила, просила. И всё-таки встал вопрос, на моей памяти, года через два-три. Ей объявили: «Мы вас не можем держать в театре, потому что вы в любой момент способны подвести». Это было трагично. Но я никогда её не видела в нетрезвом состоянии. Она не позволяла себе являться в театр в таком виде.

Режиссёр Радомир Борисович Василевский рассказывал мне, как он вызвал Валентину Серову на пробы в Одессу. Она приехала с каким-то мужчиной. Они не выходили из номера, и им то и дело носили туда бутылки. Они пробыли в этом номере три дня, и Радомир Борисович вынужден был сказать: «Купите им обратные билеты…»

Серова даже не пробовалась на роль, так и не вышла из номера. И с этим мужчиной она и уехала. Валентина просто погибала…

Она была очень добрая. Прихлебатели везде встречаются: выпить за чужой счёт, закусить… Вокруг Серовой таких, к сожалению, хватало. С ней дружили, когда хотелось попить-поесть, провести время с красивой и популярной актрисой. А потом все от неё отхлынули. Она не считала денег, и если кто-то нуждался в её помощи, всегда помогала безоглядно и бескорыстно. В моей памяти Серова осталась женщиной от начала до конца – летящая, с сухим темпераментом, подобным тлеющему огню, готовому вспыхнуть в любой момент. Глядя на Серову, трудно было поверить, что она – ровесница Марецкой и Орловой.

Рассказывали в театре, что, когда она ездила в Америку, привезла всем подарки. В ней не было ни капли скупости. Валентина Васильевна раздавала всё. Я с ней играла в спектакле «Тревожная ночь», который поставил Шапц. Но к сожалению, на сцене мы не сталкивалась. Я комсомолку отыграла, а она выходила играть героиню. Спектакль не имел особого успеха. Это был уже её закат. В 62 года она умерла.

Когда я жила в своей полуподвальной комнатке в Каретном Ряду, кто только у меня не перебывал! Гости приезжали, уезжали, но я оставалась невинной девушкой. Никаких близких отношений у меня ни с кем категорически не было. Как только я получила московскую прописку, привезла маму.

Актёрское общежитие напоминало проходной двор. Пели, пили, читали стихи. Всё было очень демократично. Я как раз сыграла пьесу «Битва в пути», и меня уже немножко знали. И однажды пришла какая-то компания: сценаристы Александр Мишарин, Андрей Вейцлер, а с ними маленький обаятельный молодой человек, темноглазый, с очень красивым лицом – Лёня Непомнящий, художник. Потом он мне сказал, что сразу протрезвел, как только вошёл в мой подвал, потому что эти тяжёлые своды производили гнетущее впечатление…

Дома. Вера, я, Виктюк и N

Был стол, я что-то метала, бегала к соседям за посудой. Саша Мишарин, между прочим, соавтор Тарковского в «Зеркале», оказался жутким сибаритом, а-ля Дягилев, москвич из состоятельной семьи. Когда он приглашал в гости, то у него было столько еды, что просто не хватало сил всё это съесть.

Я была худенькая, хорошенькая. Лёня в меня влюбился, хотя в тот момент у него был роман с какой-то Светкой, похожей на меня. Чуть ли не во вторую встречу Лёня предложил мне выйти за него замуж, чем меня просто убил. Он сказал: «Ты как хрустальная ваза, которая может упасть и разбиться вдребезги», – чем сразу меня покорил. Таких слов мне никто раньше не говорил. Но пил Лёня нещадно, несмотря на то что в его жилах текла еврейская кровь. Он ухаживал за мной три года. Я его выдерживала так долго, потому что он пил, мне это очень не нравилось. Он говорил: «Валя, как мы только поженимся, я перестану пить!» Я была такая наивная и верила этим сказкам.