Мой путь в Скапа-Флоу

При этом он явно почувствовал облегчение. Я подождал, пока он не отошёл. Затем свистнул. По этому сигналу мои люди бросили работу и помчались к строительной будке.

«Замученный петух» набросился на меня:

— Как это называется? — фырчал он. — Почему вы разрешили людям уйти?

— Так дождь же идёт! — ответил я.

На мгновенье он поперхнулся от моей наглости. Тут вмешался толстяк из министерства:

— А куда ушёл ваш руководитель колонны?

— Наложил в штаны! — меня понесло.

Толстяк опешил. Однако через мгновение распорядился:

— Дайте команду продолжить работу.

— Не дам.

— Я приказываю вам по службе!

— Приказы я получаю от моего лагерного руководителя.

— Посмотрим! — сказал «замученный петух» угрожающе. — Кто вы вообще?

— Руководитель группы товарищества Прин.

Он вытащил книгу и сделал какие-то пометки.

— Так, — сказал он. — Вы прикажете людям продолжить работу?

— Я уже сказал: нет!

— И почему же? — снова включился в разговор толстяк.

— Я ответственен за здоровье своих людей.

— Так, — сказал «замученный петух», — с меня достаточно. Господин инспектор, пойдёмте, пожалуйста. Оставаться здесь далее не имеет смысла.

Они вышли под дождь и лугом пошли вниз к шоссе. Так и шли они рядом, маленький толстяк и худой верзила. На шоссе их уже ждал служебный автомобиль. Они сели в него и уехали.

Когда мы вернулись в замок, меня вызвали к руководителю лагеря.

Толстяк из министерства и «замученный петух» с Лампрехтом находились в его камере. Они сидели со злорадными физиономиями, как примерные мальчики, которые наябедничали на товарища, и теперь предвкушают наказание проказника.

— Товарищ Прин, расскажите, что случилось в «Хундсгрюн», — строго сказал Лампрехт.

Я коротко доложил.

— Это так, господа? — спросил их Лампрехт.

Оба согласно кивнули.

— Так как ваш прежний руководитель колонны в понедельник уходит, с этого момента я назначаю на эту должность вас, товарищ Прин, — сказал Лампрехт.

— Благодарю вас и обещаю быть верным своему долгу!

— Но… — запыхтел толстяк из министерства.

Он встал. Вслед за ним поднялся и «замученный петух».

— Вы раскаетесь в этом, господин Лампрехт, — сказал толстяк повышенным тоном.

Однако вслед за этим никаких мер не последовало…

Через месяц Лампрехт ушёл в отпуск и назначил меня исполняющим свои обязанности.

Если моё предыдущее выдвижение на должность руководителя колонны в лагере восприняли довольно спокойно, то теперь старожилы были взбешены. Я отчётливо видел это по выражениям их лиц. Особенно обойдёнными чувствовали себя «старики» со стажем пребывания в лагере около двух лет. Открыто мне никто из них ничего не говорил, потому что в лагере была установлена строгая дисциплина. Но в общении со мной преобладал раздражённый тон. Чтобы завоевать их расположение, мне нужно было проявить свою заботу о них…

По утрам я выполнял дела, связанные с бумагами, а затем весь день носился на мотоцикле от одной стройплощадки к другой и следил за порядком.

Однажды вечером мне позвонил мельник из Тальгрунда — местечка, расположенного недалеко от Хундсгрюна. Речь шла о колонне «Хундсгрюн». Кто-то из колонны украл у него ветчину.

— Когда вы обнаружили пропажу?

— Три дня назад.

Я пообещал ему строго разобраться и сделать всё от меня зависящее.

Проклятье! Если прошло уже три дня, то, скорее всего, ветчина давно съедена, и кроме кости, от неё ничего не осталось. Попытка разобраться на построении явно не привела бы к успеху.

Вечером, после того, как прозвучал сигнал «Отбой», я распорядился поднять всех снова: «Ревизия рундуков». С переносной лампой я шёл от рундука к рундуку, от нар к нарам. Под соломенным тюфяком одного юноши из Дрездена я нашёл то, что искал: ветчина! Она была целёхонькой, не было отрезано ни кусочка.

Я приказал руководителям колонны и группы, в которых состоял правонарушитель, прибыть ко мне. После нашего предварительного разговора вызвал его самого. Он оказался маленьким бледным юношей с оттопыренными ушами. В его чёрных глазах отражался страх побитой собаки.

— Ты украл ветчину на мельнице?

Долгая пауза. Затем почти неслышно:

— Да.

— Почему? — Он молчал. — Так почему? — подошёл я к нему вплотную.

Он заплакал. Он плакал беззвучно, только лицо его исказилось в гримасе, и слёзы текли по щекам.

— Ты будешь говорить?

Несколько всхлипов, сопровождаемых молчанием. Я понял, что от него ничего не добьёшься.

— Ну что же, — сказал я. — Завтра утром ты должен покинуть лагерь. Ранним утром. И тебе никогда больше не разрешается здесь появляться.

Он щёлкнул каблуками, большие пальцы вдоль швов брюк, хотя слёзы лились, не переставая.

— Да, после этого доверять ему больше нельзя, — согласился с моим решением руководитель колонны, когда правонарушитель вышел.

67

Затем вышли и они оба. Я остался один.

Я лёг на нары, скрестил руки за головой и стал размышлять над этим случаем. Глупая история! Особенно обидно, что она случилась как раз при моём руководстве… Стук в дверь.

— Войдите!

На пороге стоял Мэнтей. В мерцающем свете свечи его лицо выглядело жёстко, почти зло.

— Я хотел бы поговорить с тобой, товарищ Прин.

— Пожалуйста, — поднялся я ему навстречу.