Мой путь в Скапа-Флоу

Отпуск к жене закончился быстро. Через три дня я был отозван по телеграфу.

— Мы идём в Испанию, — сказал мне командир по прибытии. — Для защиты германских интересов.

Его лицо сияло.

Лодка поспешно готовилась к боевому походу. Принималось горючее, одновременно загружались продовольствие и боеприпасы. Уже на следующий день мы вышли в море.

Мы думали, что напряжённость в этой стране быстро разрядится. Однако это было только предгрозьем, которое вскоре разразилось грозой…

В канале мы провели испытательное погружение. Я находился в центральном посту. Отсеки поочередно доложили о готовности к погружению. Затем были поданы команды «Принять главный балласт!» и «Убрать пузырь из цистерн!»

При дифференте на корму раздался крик из носового отсека: «Торпеда, торпеда!» Я бросился туда.

Одна из торпед выскользнула из аппарата, и её хвостовая часть торчала наружу. Четверо членов экипажа, пыхтя от натуги, удерживали её от дальнейшего соскальзывания назад.

Было видно, что долго они не выдержат. Шаг за шагом торпеда смещалась в корму. И если лодка наклонится на корму хотя бы ещё немного, то торпеда неминуемо выпадет из аппарата, покалечит людей, а в случае взрыва и вообще развалит лодку.

В два прыжка я снова оказался в центральном.

— Одерживать дифферент! Торпеда пошла назад! — крикнул я инженер-механику.

Тут же завращались оба штурвала управления горизонтальными рулями. Я же снова помчался в нос и присоединился к тем четверым. Лодка медленно выравнивалась на киле, и так же медленно мы возвращали торпеду назад, в торпедный аппарат — до тех пор, пока, наконец, задняя крышка за ней не закрылась на кремальеру.

— Как это произошло? — набросился я на унтер-офицера, торпедного механика.

Он стоял передо мной, потея и дрожа всем телом; жилы на его лбу вздулись от напряжения.

— Не знаю, — прерывисто дышал он. — Я обслуживал торпеду и провернул машину, и тут заклинило крепёжный болт.

— Значит, вы поспешили доложить о готовности к погружению!

— Так точно, — ответил он вполголоса.

Когда я доложил командиру, он вызвал виновника и тоже разнёс его в пух и прах. Однако за завтраком в кают-компании произнёс спокойно, как бы непричастно:

— Ну вот, был бы несчастный случай на производстве, и подводная лодка не нуждалась бы более в пенсионном страховании по старости.

В этом походе были и другие инциденты…

В Бискайском заливе мы попали в шторм — самый жуткий из тех, что мне пришлось когда-либо испытать. Когда я в тяжёлой штормовой одежде, неуклюжий, как бродячий платяной шкаф, поднялся на свою вахту на мостик, небо было слоисто-серое, а море чернильно-тёмное. Лодка, гремя дизелями, разрезает волны, и дождь хлещет по нашим лицам. Время от времени мы до плеч погружаемся в набегающую волну.

Но это было только началом. Тёмные волны становятся всё могущественнее и круче. Они накатываются на нос лодки и с грохотом опрокидываются на корпус.

Бинокли мы передали вниз, а сами закрепились с помощью привязных ремней. Только командир остался непристёгнутым. Он стоит на мостике впереди, судорожно сжимая руками больверк, и, набычившись, встречает волну. Чтобы с каждой волной масса воды не попадала в лодку, верхний рубочный люк задраили.

Дизеля работают, тяжело сопя. Когда нас вздымает на гребень волны, винты оголяются, и шум дизелей усиливается…

Внимание, впереди нарастает громада девятого вала! Мы инстинктивно пригибаемся и исчезаем под ней вместе с лодкой, рубкой и мостиком. Когда мы выныриваем, отплёвываясь и откашливаясь, то обнаруживаем, что одного из нас на мостике нет… Унтер-офицера-сигнальщика. Крепёжные стропы его пояса разорвало, и он беспомощно повис на ограждении.

Командир одним махом очутился около него, рывком помог подняться на мостик, и ещё до набега очередной волны они нырнули под козырёк. Потом унтер-офицер был отправлен вниз. До появления очередной смены мы остаёмся на мостике вдвоём.

Волны становятся всё круче. Часто лодки не видно совсем, и только рубка чуть возвышается над водой. Наконец нам ничего больше не остаётся, как нырнуть под воду. Мы дождались схода очередной волны и исчезли в рубочном люке. В следующий миг нам вслед опрокинулась громада волны. Рискованный момент — закрытие рубочного люка: командира могло бросить с водой вниз, в лодку или, наоборот, выбросить из неё.

Насосы начали свою работу, откачивая воду. Затем мы погружаемся.

Лодка погружается, и с нарастанием глубины становится всё меньшим влияние волн на поверхности моря. Вскоре ничто уже не напоминает о шторме наверху. Только слабое покачивание, да тонкое пение электромоторов.

Мы пробыли под водой много часов, а когда всплыли снова, шторм прекратился, и мы увидели в серой утренней дымке тёмную полоску испанского побережья. Ни на побережье, ни в море не было видно никаких огней, только луна просвечивала между рваными облаками.

Штурман выругался. Без ориентиров нельзя было точно определить место. Он был уверен только в том, что мы находились где-то между Бильбао и Сантандером.