Мой путь в Скапа-Флоу

Погода, такая прекрасная в первые дни, портится всё больше и больше. Мы идём маршрутом, пролегающим вдоль жёлоба с большими глубинами моря. Ветер усиливается до штормового, и верхняя вахта облачается в штормовки.

На широте мыса Данкансби[30] барометр падает до девятисот семидесяти восьми миллибар.

Шквалистый ветер достигает силы восемь баллов, а на порывах и ещё больше. Одна за другой поднимаются тёмные громады волновой зыби, усеянные крутыми ветровыми волнами с пенящимися кронами, которые тускло светятся в непроглядной тьме ночи.

Мы стоим на мостике, сверля взглядами темноту. Не видно ни зги. Ни звёзд, так как небо затянуто тяжёлыми тучами, из которых беспрерывно сыпет мелкий дождь, ни огней, потому что их в одно мгновение погасила война. Нас окружает непроглядная темень, сквозь которую пробивается лишь тусклый свет пенистых волн.

"Травля на мостике"

Впереди по левому борту над волнами появляется смутная тень, которая скорее угадывается, чем видна: берег. Эндрасс наклоняется ко мне:

— Мы что, собственно, собираемся посетить Оркнеи, господин капитан-лейтенант?

Настало время, когда я имею право сообщить о цели нашего похода.

— Держитесь крепко, Эндрасс, — говорю я, — мы идем в Скапа-Флоу.

Мне не видно выражения его лица. Но спустя минуту я слышу сквозь шум ветра его голос, совершенно спокойный и твёрдый:

— Ясно, господин капитан-лейтенант, я уже догадался об этом.

«Эндрасс, дружище, — подумал я, — в этот час ты не мог бы мне сказать ничего лучшего!»

Но я говорю ему только:

— Теперь нужно отойти от побережья и лечь на грунт. Потом соберите экипаж в носовом торпедном…

Мы отходим. Силуэт побережья постепенно исчезает. Мы снова совершенно одни между тёмным небом и тёмным морем. Спустя полчаса мы задраиваем рубочный люк и принимаем воду в балластные цистерны. Лодка погружается, и сразу всё вокруг стихает… Ни шума ветра, ни рёва дизелей. Мы опускаемся в молчаливую глубину.

Несколько коротких команд на горизонтальные рули; высокий, поющий звук электромоторов, и затем слабый, едва ощутимый толчок: мы на грунте. Это происходит в четыре часа утра тринадцатого октября…

Я иду в носовое торпедное. Весь экипаж, кроме вахты, уже собран. Люди стоят вдоль переборок и бортов, сидят, сгорбившись, на койках. В ярком свете ламп их лица кажутся известковыми. Только глазницы выглядят тёмными провалами.

— Завтра мы идём в Скапа-Флоу, — говорю я безо всякого вступления.

В отсеке совершенно тихо — слышно даже, как где-то капает вода.

— После инструктажа всем отдыхать, чтобы выспаться. Кроме вахты на грунте. Вахта будит кока в четырнадцать часов. В пятнадцать начинаем обед. После этого на всё время предприятия горячая пища готовиться не будет. Кок выставляет во всех отсеках тарелки с бутербродами, и каждый получает в качестве сухого пайка по плитке шоколада. Весь излишний свет выключается. Нас следует экономить запас электроэнергии. Никто не должен без нужды передвигаться по лодке, так как нужно беречь кислород воздуха в отсеках. Во время предприятия должно соблюдаться абсолютное спокойствие. Ни одно приказание, ни один доклад не должны повторяться дважды. Понятно?

— Так точно, господин капитан-лейтенант! — доносится со всех сторон.

— По местам отдыха разойтись!

Молчание. Лица людей внешне спокойны, они не отражают ни удивления, ни страха.

Я иду назад, в свою выгородку, и ложусь на койку. Передо мной окрашенный в белый цвет борт лодки, на поверхности которого выделяются головки заклёпок.

Выключается свет, один светильник за другим. Лодку охватывает полумрак. Наступает тишина, только снаружи иногда раздаётся бульканье воды в цистернах, да в центральном шепчется вахта.

Мне необходимо заснуть, но я не могу. Как и многие из тех, что лежат сейчас в койках. Они уже слишком долго служат на лодке, чтобы не осознавать, сколь тяжёлое испытание выпадет завтра на нашу долю. Но никто из них не шевелится и не проявляет своим поведением внутреннее напряжение. Они молчат.

Сон не приходит. Я закрываю глаза и вижу перед собой карту Скапа-Флоу: бухта с семью входами, через один из которых я должен проникнуть внутрь. Я мысленно пытаюсь представлять свой путь.

Наконец, я больше не выдерживаю это мучительное бодрствование на койке. Я встаю и на цыпочках крадусь в офицерскую кают-компанию. Полутьма насыщена странным беспокойством. Кто-то откашливается, другой ворочается в койке, третий тяжело вздыхает, четвёртый поднимает голову на звук моих шагов…

В кают-компании стоит, склонившись над картой, Шпар, мой штурман.

— А вы что здесь делаете?

— Господин капитан-лейтенант, мне нужно посмотреть карту ещё раз, — говорит он, как бы извиняясь.

И вот мы уже вдвоём безмолвно стоим у карты и пристально смотрим на неё.

Затем Шпар спрашивает шепотом:

— Господин капитан-лейтенант, мы действительно пройдём чисто?

— Шпар, — отвечаю я вопросом на вопрос, — я что, похож на пророка?

— А что будет, если не пройдём?

— Будет то, что называют военной неудачей.

Шелестя шарнирами подвески, отодвигается шторка соседней койки. Появляется голова Копса[31].