Читаем Мой Террорист (СИ) полностью

Выбившись из сил, затихаю, какое-то время лежу, как труп, такой же неподвижный и застывший внутри. Только трупы не плачут, а у меня из глаз слезы так и текут. Если бы не они, сходство было бы полным. Наконец, отыскиваю в себе силы сесть, разуваюсь, до конца стаскиваю брюки. Плетусь в душ. Надо привести себя в порядок, попытаться смыть этот кошмар, что-то сделать с задницей, она до сих пор кровит, этот ублюдок сильно меня порвал. В ванной старательно отворачиваюсь от зеркала, не могу сейчас на себя смотреть, да в него много и не увидишь, оно маленькое и старое, помутневшее от вечной сырости. Все же мельком успеваю заметить, что у меня на шее до сих пор болтается галстук. Так дико смотрится на голом теле. Вид петли со свободным, легко скользящим узлом наводит на всякие нехорошие мысли. Быстро сдергиваю галстук и отшвыриваю подальше.


Долго стою под душем. Струящаяся по лицу вода смешивается со слезами, прячет их, делает невидимыми, а, значит, как бы несуществующими. Удивительно, но почему-то это помогает успокоиться. Даже нахожу в себе силы помыться. Порывшись в аптечке, обрабатываю попу перекисью, потом синтомициновой мазью, на всякий случай запихиваю между ягодицами марлевую салфетку. Все. Кажется, буду жить.


***

Ложась в постель, боюсь, что не смогу уснуть, а если удастся, то всю ночь будут мучить кошмары. Но засыпаю на удивление быстро и до самого утра сплю, как бревно, в одной позе и абсолютно без сновидений. Наверное, я слишком измучился. Утром просыпаюсь от назойливого пиканья мобильного. Машинально выключаю будильник и снова проваливаюсь в глухой, похожий на смерть, сон. Когда снова открываю глаза, на часах восемь пятнадцать. Подскакиваю в постели. Черт, проспал! Мне же к девяти надо в офис! Тут же снова опускаюсь на подушку. Не надо. Мне туда вообще больше не надо. Ни к девяти, никогда. Я ни за что туда не пойду, даже если бы он не сказал, что не желает меня больше видеть. То, что мне сейчас действительно нужно – решить, что делать дальше.


Сегодня я совершенно спокоен. Вчерашние слезы как будто высушили мое вязкое тухлое болото. С ними из него вытекла живая, горячая влага чувств. Остались только горечь и грязь, застывшие в тяжелый холодный ком. Он давит на сердце, царапает его острыми ледяными краями, но хотя бы не душит. Так что голова работает четко. После недолгих раздумий решаю, что мне надо уехать из Москвы. Мне душно в одном городе с этим негодяем. Кроме того, в издательстве мне больше не работать, об этом не может быть и речи. Получается, ко всему прочему, я теряю эту квартиру, а другое жилье в Москве мне просто не по карману, разве что совсем уж паршивое. Конечно, здесь больше шансов найти работу, но даже это не останавливает меня в моем желании быть как можно дальше от чертова гребаного Террориста. Значит, решено – уезжаю. Осталось понять, куда.


Первая мысль – позвонить дяде Юре, пожаловаться на тяжелую одинокую жизнь, попросить выслать денег на билет. Наверное, он бы не отказал, может, даже был бы рад. И, наверное, в Швейцарии, с ним и мамой мне было бы хорошо. Во всяком случае, точно неплохо. Но все-таки мне эта мысль не нравится. Дядя Юра знает Гурова, Гуров знает дядю Юру. Не думаю, что он будет меня искать, но, все равно, этот факт каким-то образом устанавливает между нами смутную, неощутимую связь. Кроме того, дядя Юра и мама – часть моей жизни, а мне сейчас хочется послать свое прошлое к черту, стереть из памяти, похоронить под завалами забвения глупого доверчивого Антона. Стать кем-то другим. Сильным. Самостоятельным. Самодостаточным. Жестким, может быть, даже жестоким. Чтобы ни одна паршивая сволочь, ни один чертов гребаный террорист больше не посмел надо мной надругаться.


Умывшись и позавтракав, первым делом звоню бывшему семейному поверенному, прошу назначить мне время. Во время встречи поручаю ему продать мои акции. Гурову или кому-то другому, мне все равно. Как Террорист пожелает. Прошу поверенного забрать положенное ему вознаграждение из вырученных от продажи денег, остальным погасить мой долг. Если не хватит – что ж, ничего не поделаешь. Придется Гурову удовольствоваться тем, что есть. Если ему мало, пусть попробует получить с меня что-то еще. Например, продаст мое барахло, которое я, конечно, в основном оставлю в квартире. С такой мелочной твари станется.


Поверенный спрашивает, что делать, если денег будет больше, чем надо для погашения долга. Как распорядиться остатком? Немного подумав, даю ему телефон дяди Юры. Пусть позвонит ему и выяснит, как перевести деньги на мамин счет. Подписываю генеральную доверенность. К счастью, паспорт я вчера оставил дома, поэтому не посеял.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное