Мой Тургенев

Нередко бывал Тургенев и в салоне Авдотьи Петровны Елагиной, где собирались люди противоположного толка – славянофилы. В этом салоне высказывались совершенно иные взгляды на славянскую культуру и пути развития России. Здесь приветствовался и изучался русский эпос – песни, сказки, былины… Здесь Тургенев дважды встретился в 1841 году с Н. В. Гоголем и близко познакомился со славянофилами: братьями Киреевскими, отцом и сыновьями Аксаковыми и А. С. Хомяковым. Последний был блестящим мыслителем и оратором, он знал 21 языка, перевел «Германия» Тацита с латыни. В 1839 году Алексей Хомяков написал программную статью – манифест славянофилов «О старом и новом», которая широко обсуждалась и распространялась в рукописи. В ней он изложил свои идеи об историческом предназначении России, ее особом пути развития, превосходстве православия над католицизмом: «Всемирное развитие истории, требует от нашей Святой Руси, чтобы она выразила те всесторонние начала, из которых она выросла… История призывает Россию стать впереди всемирного просвещения…» Хомяков развивал идеи о коренном различии России и Европы, и далеко не в пользу Запада. Он говорил о том, что Западу свойственна ассоциативность, то есть принуждение большинством меньшинства, в то время как славянам всегда была присуща соборность, что значит добровольное, сердечное согласие между людьми, выработанное в результате свободного обмена мнениями. Корни Запада лежат в римской государственности и католицизме, а корни России – в греческо-эллинской традиции и православии. К сожалению, этот блестящий мыслитель в 1860 году во время эпидемии холеры поехал в деревню, чтобы лечить крестьян, но заразился сам и умер.

Как западники, так и славянофилы выступали против крепостного права, однако если первые отстаивали демократическое государственное устройство, то вторые поддерживали самодержавие, считая его близким по духу русскому народу. Тургенев в то время еще колебался, считая что обе точки зрения были по-своему верны, никак не мог определить свой выбор, свое мировоззрение, которое балансировало где-то посередине.

В то самое время Тургенев увлекся философией Монтеня, и его книгу «Опыты» постоянно видели у него в руках. Евгений Михайлович Феоктистов вспоминал: «Он был в совершенном восторге от этого писателя, увлекавшего его столь же глубоким знанием человеческой натуры, сколько образностью и меткостью своего языка. Симпатично действовал на него и самый характер Монтеня, который в одну из самых бурных исторических эпох, в то время, когда религиозный фанатизм разделил все общество на два проникнутые неистовою враждою лагеря, оставался как бы равнодушным зрителем этого движения и бесстрастно анализировал людские страсти и отношения». Как Монтень старался Тургенев лавировать между западниками и славянофилами, не разделяя полностью взглядов ни одного из этих течений.

Тургенева привлекало литературное творчество, а совсем не политика, поэтому он заинтересовался письмами Цицерона, которые читал в немецком переводе. А по вечерам сообщал своим приятелям впечатления от прочитанного: «Я ставлю себя в положение Цицерона, и сознаюсь, что после Фарсальской битвы еще больше, чем он, вилял бы хвостом пред Цезарем; он родился быть литератором, а политика для литератора – яд».

Через несколько месяцев Иван Сергеевич получил, наконец, ответ из Московского университета о том, что экзамен на звание магистра не может состояться, ввиду того, что кафедра философии упразднена. Тургенев вынужден был отправиться в Петербург и обратиться с аналогичным прошением в Петербургский университет. Там он, наконец-то, получил допуск к экзаменам и успешно их выдержал, однако никакого удовлетворения от осуществления своей мечты не ощутил. Он уже успел остыть к идеальным, возвышенным философским поискам истины и стремился, как и его друзья юности, спуститься на землю.

* * *

В мае 1842 года Тургенев снова едет в Спасское, где с упоением охотится на тетеревов, а позднее вместе с братом Николаем сопровождает матушку в Мариенбад на лечение водами. Он едет с надеждой встретиться в Германии с другом юности Михаилом Бакуниным. Эта встреча состоялась, и Тургенев с удивлением обнаружил, что и Мишель превратился из возвышенного философа в энергичного практика революционной борьбы, которую он пропагандирует в основанном им кружке. Бакунин посчитал, что Запад стоит ближе к революции, чем Россия, и поэтому решил развернуть свою деятельность именно там. Его зажигательный лозунг революционера-анархиста «в сладости разрушения есть творческое наслаждение» облетел в те годы всю Европу.