Мой внутренний Элвис

К счастью, мама сразу же выпрыгивает из машины и распахивает дверь со стороны Клары, чтоб та смогла легко высунуть голову, пока мама держит ее за волосы. В этот момент я ужасно благодарна Кларе за то, что она не собирает свою рвоту по баночкам — в конце-то концов, это ведь тоже ее продукт.

Клара разошлась не на шутку, и тут появился папа. Не один. Рядом с ним вышагивал тип с соломенными волосами, настоящий блондин, такой настоящий, что его наверняка с распростертыми объятиями приняли бы в группу восточнофрисландского народного танца, если бы он был на четырнадцать лет моложе.

У него даже ресницы цвета блонд. Как у меня.

— Привет, — говорит нам папа, — поглядите, кого я встретил: Тони!

— Тони! — повторяет мама и зачарованно смотрит на него и на папу, не выпуская из рук волос Клары. Голову ей она тоже тянет вверх, Клара что-то бормочет и давится, но мама этого как будто не замечает.

— Тони, — произносит она снова и протягивает ему Кларину голову, словно приветственный подарок.

— Это твоя дочь? — спрашивает тип.

— Да, — отвечает мама и вдруг снова вспоминает про нее.

Она отпускает ее волосы, и Клара судорожно опускает голову, чтоб дать последний залп.

— Девочка больна, — комментирует Тони.

В точку.

— Она вообще-то очень здоровый ребенок, — говорит папа так, будто не может позволить, чтоб его заподозрили в наличии больной дочери.

Мама уже совсем выпрямилась и протянула Тони руку. Он не обращает на ее руку никакого внимания, притягивает маму к себе и обнимает. Но совсем не так, как обнимали меня Нелли и ее мать, а совершенно умопомрачительно и очень-очень долго. Так долго, что папа откашливается, машет в мою сторону рукой и представляет: «А это моя старшая дочь, Антье».

Я вылезаю из машины, обегаю ее, подхожу к папе, маме и Тони. Мама и Тони наконец отрываются друг от друга, и Тони гладит меня по голове.

— Привет! — говорит он и добавляет: — Что за миленькая молодая дама!

Он мне сразу же нравится. И, кажется, все меньше и меньше нравится папе.

— Мы были рады повидаться, — говорит он Тони, — а теперь нам пора возвращаться в мотель, потому что Клара больна и ей нужен покой.

В машине я спрашиваю маму, это тот самый Тони? И мама отвечает: «Да, тот самый Тони».

Тот самый Тони — это Тони, с которым мама и папа учились вместе и о котором мама то и дело рассказывает всевозможные истории. Она заводит одну из них, и тут папа говорит:

— У меня для вас сюрприз!

— Что же? — интересуется мама.

— Сегодня, — заговорщицки подмигивает папа, — мы будем ночевать в общежитии! Летом они сдают комнаты туристам! Здорово, правда?

Мама молчит.

— Здорово, правда? — повторяет папа. Клара глядит в пустоту.

— Ну конечно, — говорю я, — просто супер.

Папа удовлетворенно кивает.

В мотеле мама молниеносно пакует все вещи — потому что в два надо выписываться и, если мы не успеем, придется платить еще за одну ночь. Она просто молча обрушивает чемоданы на кровати и кидает туда наши тряпки. «Принеси Кларины вещи из ванной!» — командует она папе. Папа возвращается с тремя футболками, которые Клара выпачкала вчера, и их замочили в раковине. Папа стоит рядом с мамой, швыряющей одежду в чемоданы, а с футболок на пол льется вода.

— Вот, — тихо говорит папа и протягивает маме мокрые футболки. Мама упирается коленкой в чемодан, закрывает молнию и не произносит ни слова.

У папиных ног медленно образуется маленькое озеро.

Я забираю у него футболки, иду в ванную, отжимаю их и кладу в пластиковый пакет.

Когда я возвращаюсь, папа уже тащит чемоданы в машину. Пока мы едем, он безмолвно глядит на дорогу и останавливается у первого же «Данкин донатс» чтоб пополнить свои запасы пончиков.

Студенческое общежитие — это красивый старинный дом, точь-в-точь как английские и американские университеты в кино. За стойкой администратора сидит студентка, она наверняка старше меня от силы года на четыре.

— Добро пожаловать в Александра-холл, — приветствует она нас, а папе добавляет: — Вы и так тут всё знаете, а значит, ничего и объяснять не придется.

Получается, он сразу же выложил ей всё.

Кажется, мне придется всю поездку его стыдиться. Папа ведет нас по странно пахнущему коридору к нашим комнатам. Мы едва пролезаем сюда со своими чемоданами, потому что в коридоре стоят три холодильника и три микроволновки, а на них — куча пустых упаковок из-под «TV-ужина». Около холодильников выстроились пустые пивные бутылки.

Папа распахивает дверь нашей комнаты и говорит:

— Вуаля! Входите! — А маме: — Ну, ты ничего не замечаешь?

Мама выдыхает: «О боже!»

Вдоль стен стоят узкие кровати и малюсенький письменный стол, посередине — колченогий стол и два стула. Со стен свешиваются лохмотья штукатурки, на полу лежат хлопья пыли. Мы молча стоим и пялимся на все это. Молчим, пока папа вдруг не выкрикивает: «Вы ужасно неблагодарные!», а еще — что он не позволит больше так с собой обращаться и не станет больше расшибаться в лепешку ради семейки, которая ничего не ценит.

Потом он с грохотом захлопывает за собой дверь.