Мои воспоминания. Брусиловский прорыв

Относительно кавалерии также были подробно разобраны: ее состав и количество бригад в дивизиях; полков – в бригадах; эскадронов – в дивизионах, дивизионов – в полках; взводов – в эскадронах и рядов – во взводах. Точно так же были рассмотрены составы санитарных и авиационных частей. Таким образом, была разобрана вся Красная армия и были спроектированы штаты всех ее частей. В общем, были постановлены: третичная система для пехоты; артиллерия легкая, четырехорудийная, батарея тяжелая двухорудийная; кавалерийская дивизия шестиполковая, трехбригадная.

В полку должно было быть четыре сабельных эскадрона и один пулеметный эскадрон. Но было ли все это проведено в Красной армии – сомневаюсь. Я, как с малых лет военный, за эти годы страдая от развала армии, надеялся опять восстановить ее на началах строгой дисциплины, пользуясь красноармейскими формированиями. Я не допускал мысли, что большевизм еще долго продержится. В этом я ошибся, но я ли один?..[147]

Из всех генералов, участвовавших в заседаниях, я виделся чаще только с A. A. Поливановым. Он жил на Пречистенке, недалеко от меня, и пришел ко мне по-человечески, попросту, без камня за пазухой. Много значит то, что, потеряв сына еще во время войны, затем и жену, он чувствовал себя страшно одиноким; придя ко мне, он нашел внимание и сочувствие в моей семье и почувствовал себя «спокойно и тепло» у нас, по собственному его выражению.

Много значит и то еще, что в давние времена, после Японской войны, когда жена моя хлопотала о своем военно-благотворительном журнале «Братская помощь», он был товарищем министра и поддержал ее у военного министра того времени Редигера[148]

. Ей на этот журнал была выдана субсидия в десять тысяч рублей. К сожалению, этот прекрасный журнал просуществовал очень недолго – не по ее вине.

Старые отношения и воспоминания дали много тем для разговоров, он не чувствовал себя так сиротливо. Мы предпринимали вместе прогулки. Помню одну из них в Нескучном саду, когда с нами в числе нескольких молодых женщин была умница, энергичная американка Гаррисон, которую большевики впоследствии долго держали в тюрьме; и, кажется, она, добравшись до Америки, вскоре умерла. Немудрено после мытарств под пятой чекистов. Это была одна из редких женщин-иностранок, стремившихся в революционную страну с жаждой приносить пользу человечеству. Наши беседы с нею и с Поливановым давали много отрады нам всем.

Помню его несколько сентиментальный, но глубоко верный пример относительно России, ее положения и нас всех, живущих на территории ее, и наших эмигрантов. Он говорил: «Когда в долгом пути в тарантасе по кочкам и рытвинам едет мать моя, больная, измученная и тарантас вдруг увязнет в канаве, в грязи… Что делать?!

Есть два пути для меня: если я это вижу, я, конечно, могу пройти дальше, предоставив другим прохожим помогать ей, у меня руки останутся чистыми и сам я не пострадаю (это эмигранты). Но, если я стану помогать вытаскивать застрявший экипаж из рытвин, я весь вымажусь, испачкаюсь в грязи, руки исцарапаю, замучаюсь, но помогу… Я предпочитаю второе: мать моя – Россия».

Много раз я вспоминал эти его слова впоследствии: да, грязь и глубокие царапины не рук, а сердца – удел наш с ним. Когда он позже поехал в Ригу подписывать мир с поляками, много этот человек пережил. Немудрено, что при первой же его болезни сердце его не выдержало и он умер. Я рад, что пришлось быть ему полезным и скрасить несколько его последний этап на трудном пути жизни. Жена моя хлопотала и через С. К. Родионова устроила комнату для отдыха в Нескучном дворце.

Там, в дивном парке, он несколько лучше себя чувствовал и сердечно всегда благодарил нас за это. С. К. Родионов, чисто русский человек по уму и сердцу, был подходящий ему собеседник. Но где он?! Уж года три мы его перестали встречать. А в то время он все хлопотал о спасении многих музейных вещей и с помощью Н. И. Троцкой собирал их в Нескучном дворце. Комендантом там был старый придворный лакей, тоже влюбленный в старину. Поэтому и нам с Поливановым там легче дышалось. Хотя я там не жил, а только иногда гулял. Но так ли все это теперь? Не знаю. Давно там не был.

Вскоре, во время этих коробивших меня заседаний особого совещания, я несколько отвлекся тем, что мне удалось создать свое положение так, чтобы быть полезным своим по духу людям. Для этого я решился дать свою подпись под воззванием к офицерам. Я приведу его целиком для того, чтобы подчеркнуть разницу в том, чего я хотел и что мог сделать.

«Воззвание ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились. Свободный русский народ освободил все бывшие ему подвластные народы и дал возможность каждому из них самоопределиться и устроить свою жизнь по собственному произволению. Тем более имеет право сам русский и украинский народ устраивать свою участь и свою жизнь так, как ему нравится, и мы все обязаны по долгу совести работать на пользу, свободу и славу своей родной матери России.