Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг.

По возвращении гвардейского корпуса из польского похода, когда генералы и офицеры этого корпуса были в 1832 г. на выходе у заутрени Светлого Христова Воскресения, Великий Князь Михаил Павлович, обойдя их ряды, перечислял офицеров, которых потеряли в последнюю войну и, подходя к Павловскому полку, вспомнил о геройской кончине моего старшего брата и спросил, не знает ли кто из офицеров кого-либо из родных покойного. Командир полка генерал Арбузов сказал, что в полку служит двоюродный брат Дельвига, капитан Гурбандт, и что младший родной брат покойного служит в инженерах путей сообщения. Меня не было на выходе, и потому Великий Князь расспросил у Гурбандта о нашей семье и, узнав от него, что мать покойного Дельвига живет в Москве и, имея двух сыновей и дочь, находится в бедности, поручил Арбузову написать к моей матери о его крайнем сожалении, что она потеряла такого достойного сына и что она в своих нуждах может прямо[56]

обращаться к нему. Мать моя, по очень понятному чувству, конечно, не хотела воспользоваться предложением Великого Князя. В 1833 г. брат мой Николай был послан, вместе с другими назначенными к выпуску кадетами Московского корпуса, в Петербург, в Дворянский полк. Имея в виду, что из кадетских корпусов выпускали в гвардию только первых двух фельдфебелей, а брат Николай, по разжаловании из фельдфебелей, стоял пятым по списку выпускных кадет и должен был быть произведен в прапорщики в артиллерию, сестра и я с трудом уговорили мать мою воспользоваться дозволением Великого Князя писать к нему и просить о производстве брата в прапорщики лейб-гвардии Павловского полка. Письмо было написано превосходно, с большим чувством и тактом, как всегда умела писать мать моя. Через несколько времени она получила письмо от Я. И. Ростовцева{546}

, в котором он, по приказанию Великого Князя, весьма коротко уведомлял ее, что, так как из кадетских корпусов в гвардию производятся только два старших по списку, а брат мой состоит пятым, то он будет произведен в артиллерию. Понятно, что если бы брат мой имел право на производство в гвардию, то не о чем было бы и просить. Этот ответ сильно огорчил мою мать, считавшую каждое слово Государя или его брата священным; она упрекала сестру и меня за то, что мы своими настояниями принудили ее написать письмо к Великому Князю, имевшее столь неудачный исход. {После этого она перестала излагать свои понятия о святости Царя и его семейства, но никогда не выказывала против них какого-либо негодования. Спустя восемь лет ей пришлось, как увидят ниже, претерпеть большие мучения вследствие повелений Государя, добытых шефом жандармов графом Бенкендорфом по наущению начальника штаба корпуса жандармов генерала Дубельта.}

В одно время с получением письма от Ростовцева сестра и я должны были объявить моей матери уже несколько дней скрываемую от нее кончину двоюродной моей сестры В. А. Тейлс, у которой в декабре 1832 г. мы так приятно провели несколько дней. Мать моя была очень привязана к своим родным и в особенности любила эту племянницу; увидев из письма, извещавшего нас о ее смерти, что оно получено до Троицына дня, в который я с сестрой ездил в дворцовый сад, где в этот день бывало в то время большое гулянье, мать моя сильно выговаривала нам, и в особенности сестре, за то, что мы могли, по получении столь горестного известия, предаваться удовольствиям. Вскоре мать моя с сестрой уехали в Воронежскую губернию в с. Студенец, где жил тогда дядя мой князь Дмитрий Волконский.

Занятия мои по службе в 1833 г. были того же рода, как и в предшествовавшем, главной работою на старом Московском водопроводе была перестройка ключевого бассейна № 1, называемого Святым и Громовым, по вышеизложенному мной проекту[57]

.

Для наблюдения за этой и другими ремонтными работами, производившимися большей частью вблизи с. Больших Мытищ, я все лето и начало осени прожил в вышеупомянутом казенном домике, устроенном при мытищинских ключевых бассейнах; пока мать моя была в Москве, я приезжал по пятницам, чтобы гулять с сестрой по Тверскому бульвару, и оставался в Москве в субботу и воскресенье; по отъезде же моей матери бывал в Москве только по воскресеньям и праздникам, в которые посещал тех же знакомых, как и в 1832 году.

С. А. Викулин, пользуясь близостью его имения от с. Студенца, в котором гостила моя мать с сестрой, неоднократно возобновлял свое предложение и наконец получил согласие. Вскоре мать моя и сестра приехали в Москву для приготовления приданого. Я узнал тогда некоторые подробности сватовства.