Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг.

Сестра желала продолжать дело с тем, чтобы, так как она была публично оклеветана ее противниками, {то чтобы} и полное оправдание {в взведенных на нее клеветах} было также публично. Просьбу свою она желала подать министру юстиции лично, с тем чтобы иметь возможность объяснить ему свое положение. Министром был граф Виктор Никитич Панин{790}

, человек сухой; доступ к нему был возможен только в известные дни при общем приеме просителей, причем сестре трудно было объяснить все дело. Мы добились однако же особого приема {сестры} через бывшего в то время адъютантом министра финансов графа Канкрина, А. Л. Варнека, который был очень дружен с Тизенгаузеном, братом жены{791}

Панина; последний при приеме сестры, против своего обыкновения, выказал участие к ее положению. Он, обыкновенно ничего не говоривший с просителями, прочитав поданное сестрой прошение, сказал ей, что он знает все ее дело, что он следил за ним, что в нем запутали себя жандармы назначением следствий и обысков без достаточных поводов, неприостановлением производимых Викулиными истязаний и другими действиями и что затем в настоящее время жандармы уже будут защищать не Викулиных, а себя. Вследствие этого он советовал сестре не искать на Викулиных за их клеветы и оскорбления, так как это только отдалит утверждение духовного завещания ее мужа, а ему известно, что у нее ничего нет и жить нечем; что же касается до духовного завещания, то он немедля по вытребовании его от Бенкендорфа пошлет его в гражданскую палату для законного постановления. Сестра объяснила Панину, что она желает, чтобы клеветы, взведенные на нее ее пасынками и падчерицами, были сняты с нее законным судом. Тогда Панин сказал, что он исполнит волю Государя и вытребует от Бенкендорфа следственные дела, равно как и духовное завещание, причем обещал, что будет наблюдать за успешным ходом дела в судебных местах.

Узнав, что следственные дела затребованы Паниным от Бенкендорфа и в виду того, что 22 марта я получил новую командировку на Кавказ, сестра решилась оставить Петербург и переехать в Москву, куда мать наша уехала еще ранее к остававшимся там малолетним дочерям сестры. Как ни горестна была причина, которая нас заставила более двух месяцев прожить в Петербурге в гостинице Серапина, мы, благодаря веселому и живому характеру жены моей, провели их без скуки. Я уже говорил, что с нами приехала в Петербург тетка моя П. А. Замятнина [Прасковья Андреевна Волконская

]. Она, при большом уме и доброте сердца, была чрезвычайно вспыльчива и необыкновенно эксцентрична. Жена моя нападала разными шутками на эту эксцентричность, а Замятнина, любя ее за доброту, никогда ни за что на нее не сердилась. Замятнина любила наряжаться и выезжать на вечера, где танцевала, между прочим, и со взрослым своим сыном{792}

, бывшим тогда в старших классах училища правоведения. Между прочими шутками и шалостями моей жены упомяну о следующих. Во время одевания на вечера Замятниной жена моя свертывала змейкою длинную бумажку, которую зажигала с одной стороны и пропускала под дверью в соседнюю комнату, где одевалась тетка, и, конечно, этим пугала ее, что производило общий смех. Замятнина вела переписку с каким-то господином и, не доверяя ее никому, сама носила свои письма в мелочную лавку, в которой помещался ящик городской почты. У нас каждый день бывал двоюродный брат мой, бывший тогда прапорщиком лейб-гвардии Павловского полка, барон А. А. Дельвиг, с которым жена моя была дружна. Она, после того как Замятнина относила свое письмо, посылала его в мелочную лавку просить о возвращении письма и показывала его, конечно, нераспечатанным Замятниной, которая никак не могла понять, каким образом письмо попадало в руки жены или двоюродного брата, старалась его отнять, и по этому случаю происходила страшная беготня кругом по нашим комнатам и прилегающему к ним коридору, с другой стороны которого не было жилых комнат. Впрочем, эта беготня происходила часто и по другим поводам, так что еще через двадцать лет в этой гостинице сохранялось воспоминание о том, как мы в ней весело жили. {Я уже говорил, что} жена имела хороший голос; она пела почти каждый вечер и очень часто цыганские песни, что развеселяло сестру, очень любившую пение жены моей; оно нравилось всем посторонним, подходившим к нашим комнатам слушать ее пение. Кроме упомянутого моего двоюродного брата А. А. Дельвига у нас часто бывали А. Л. Варнек, И. Н. [Иван Николаевич] Колесов, слушавший тогда курс в Военной академии; из круга лицеистов и литераторов я виделся только с М. Л. Яковлевым, князем Эристовым и П. А. Плетневым; первый бывал у меня чаще других. В этот приезд и в приезд в 1841 г. в Петербург мы часто посещали 40 лет жившую у тещи моей А. А. Крепейн, поселившуюся с своей сестрой на вдовьей половине Смольного монастыря.