Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

Владимирский полк потерпел такую значительную убыль в Альмском сражении, что пришлось считать только тех, кто был на лицо и время от времени присоединялся к нам, так напр.: поручик Винтер на 3-й день откуда-то прибыл с 15-ю человеками из всей своей роты; Владимирцев оказалось очень мало, а именно: 1 штаб-офицер, 6–7 обер-офицеров, в числе коих и я, и не более 500–600 нижних чинов, в числе коих всего два фельдфебеля. Убыло же: начальник дивизии, тяжело раненый, 2 бригадных генерала Шелканов и Логинов, взятые в плен, полковой командир тяжело раненый, а также убиты, ранены или взяты в плен: 3 штаб-офицера и 53 обер-офицера и с лишком 2500 нижних чинов.

Нашему маленькому остатку офицеров полка, 19 сентября, в день прибытия нашего в Севастополь, было любезно предложено отобедать на адмиральском корабле Великий Князь Константин, где нас окружили самым изысканным вниманием, участием и радушием. К морякам дошла уже весть, что Владимирцы храбро дрались, много понесли потерь, и к остаткам полка они так радушно отнеслись, желая может быть от очевидцев узнать интересовавшие их подробности, и самый ход дела.

Как молодежь, исключая подполковника Мелентьева, мы большею частию наивно отвечали на все вопросы, а сами мало что разсказывали и краснели до ушей, когда подполковник Мелентьев завел речь о спасенных и вырученных будто бы им от неприятеля знаменах, и других небывалых подвигах.

Субординация ли, или этикет в новом для нас обществе морских офицеров, превосходство коих мы инстинктивно чувствовали над собой, поставили нас в то фальшивое положение, что ни один из нас не нашелся даже возражать на небылицы; но вместе с тем, наше молчание доказывало пренебрежение красноречивее, может быть, возражений. Об обстоятельстве этом я упоминаю собственно потому, что оно имело впоследствии для полка невыгодное значение. Между тем, жители Севастополя передавали нам распространившийся между ними слух, будто войска бежали с поля сражения и указывали, как на доказательство, на расстроенное состояние одежды, оружия и амуниции на возвратившихся солдатах. Какая-то преклонных лет женщина, веря молве этой старалась опровергнуть мои объяснения, указывая на то, что я хожу с непокрытой головой, при чем предлагала мне в насмешку свой чепец. Действительно, во время сражения, мою каску сбило чем-то с головы, я потерял ее, и прибыл в Севастополь и ходил там некоторое время с непокрытой головой.

В самом же Севастополе происходила непомерная суета, жители ожидали, что им раздадут оружие; стоявшие в бухте корабли и другие суда находились в неопределенном еще состоянии, так мало положение дел еще выяснилось. Составлялись самые несбыточные предположения, говорилось много и чувствовалось что-то особенное.

11 или 12 сентября, к вечеру собрали остатки нашего полка на Куликовом поле, на Южной стороне Севастополя, и явившийся генерал-лейтенант Жабокритский объявил, что он назначен начальником нашей 16-й дивизии, что мы поступаем под его команду в особый отряд, что мы должны туда следовать, куда он поведет нас, причем грозно добавил, что для ослушников его приказаний, при нем постоянно находится в кобурах пара пистолетов.

Грустно, больно было слушать подобное незаслуженное приветствие, но нам тотчас пришло на память, что эти любезности исходят верно на основании пошлых слухов о нашем будто бы бегстве под Альмой, и о потере знамен.

К вечеру стало слышно, что будут затапливать корабли, а в ночь на другой день, выступили мы с Южной стороны, шли неизвестными местами по лесам и горам и совершив таким образом фланговое движение, заняли чрез несколько дней позицию на Инкерманских высотах.

Первое бомбардирование Севастополя, начавшееся рано 5 октября, привлекло и меня в числе прочих на Северную сторону, откуда довелось мне видеть весь ужас, которому был подвергнут так много, так долго и так славно страдавший город.

Когда мы находились на Инкерманской позиции, приехали в Крым ИХ Императорские Высочества Великие Князья, коих сопровождал генерал адъютант Философов. Посетив наш полк, Великие Князья разговаривали и подробно расспрашивали многих нижних чинов, и многих награждали деньгами, по преимуществу кавалеров знака отличия военного ордена и раненых, оставшихся в рядах полка.

В то самое время, какой-то флигель-адъютант, отозвав меня в сторону, как полкового адъютанта, расспрашивал об Альмском деле и просил рассказать подробно, каким именно образом знамена были отбиты у захватившего их неприятеля. Флигель-адъютант подходил к знаменам, лежавших на барабанах, рассматривал их, а главное, старался узнать, настоящие ли они, а не поддельные и просил объяснить, почему именно одно древко значительно менее короче другого. Я объяснил кратко причину этих повреждений и старался, сколько мог уверить, что знамена не были никогда в руках неприятельских, что слухи об этом не имеют никаких оснований.