Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

Новая обстановка, нового рода служба, в новом сообществе моряков, – строителей и настоящих хозяев бастионов, – несмотря на всю суровость и тяжесть, имели в наших глазах лишь прелесть новой обязанности нашего долга. Ближе к неприятелю, защищая укрепление, будучи ближе к смерти, казалось нам, мы удостоились большей чести и доверия. Сначала, с непривычки, нас устрашали боевые снаряды больших размеров, беспрерывная порча наших брустверов, блиндажей и подбивка орудий; но вскоре это все вошло в такую обыкновенную привычку, что на это беспокойство не обращалось никакого внимания, и даже все это сделалось как бы потребностью. Подле пушек на голой земле спишь, бывало, гораздо крепче, чем в обыкновенное время на мягкой и роскошной постели. Напротив, мы до того сжились, свыклись с нашим положением, что вошло в обыкновение, чем более нам неприятель досаждал выстрелами, и чем более делал нам порчи, тем охотней и с досадой мы старались возобновлять, исправлять повреждения; а ежели неприятель замолкал, то его вызывали на стрельбу. На 3-м бастионе находилась батарея Будищева, названная по имени строителя и хозяина ее капитана 1-го ранга Льва Ивановича Будищева{663}, пользовавшегося большим уважением моряков и посторонних, знавших его. Находясь на 3-м бастионе, мы часто его посещали и видели его храбрую и неутомимую деятельность. До такой степени он считал себя хозяином на своем месте, что бывало, когда к нему соберутся вечером гости в блиндаж, и усядутся играть в шахматы (игру эту очень любили барон Дельвиг и Степан Александрович Хрулев), то Лев Иванович, как хозяин, желающий доставить удовольствие посетившим его гостям, велит открыть с своей батареи огонь, на который тотчас усердно отзовется неприятель, и такую иногда подымет ночью кутерьму, что только держись. Называл это Будищев скандалом, и приглашал к себе на подобный скандал. Как его в это время ни останавливали, ни упрашивали – ни что на него не действовало. Бывало говорят: да полноте, уймитесь, что Вы сами-то бегаете, ведь из-за пустяков, пожалуй, убьют. На это он отвечал: «для меня еще не отлили пулю

». И Господь хранил его во все время осады – убит он, если не ошибаюсь, в последний день штурма 27 августа.

С 28 марта началось усиленное 11-дневное (легко сказать!) бомбардирование. Это было на Святой неделе. Чуть свет, неприятель начал ужасную канонаду. Нет возможности передать, что это было. Ужасную бурю с градом можно разве сравнить с тем неистовым учащенным артиллерийским огнем, которым неприятель буквально мел ядрами бастионы. Над нами было истинно чугунное облако, – становилось просто темно от массы снарядов, пролетавших над головой. Сначала с нашей стороны отвечали дружно, потом слабее, наконец к вечеру изредка, так как на 3-м бастионе почти все орудия были или подбиты, или сворочены, прислуга возле них перебита и ранена.

Всю ночь усиленно производились работы к возобновлению с основания брустверов, на постановку и починку орудий, и на утро 3-й бастион явился пред неприятелем как ни в чем небывалый.

То же было и на прочих бастионах.

Защитники Севастополя отличались между собой в соревновании своих тяжелых обязанностей, и, надо отдать справедливость, отличались на славу.

Таким образом, одиннадцать дней неприятель употреблял соединенные усилия, и на двенадцатое утро опять увидел перед собой те же самые бастионы, которые стояли как будто невредимыми. Неприятель видимо этим утомился; – мы же перестали считать павших в эти дни защитников, верней потеряли в них счет.

В течение 11-дневного усиленного бомбардирования за значительной убылью, особенно артиллерийской прислуги, по распоряжению главнокомандующего были призваны к великой чести отвечать огнем на огонь неприятеля – арестанты Севастопольских арестантских рот гражданского ведомства. Главнокомандующий сказал им в роде следующего: «Братцы, согрешили вы пред Богом и Государем. По Высочайше дарованной мне власти доверяю вам стать возле осадных орудий, помогать отражать врагов. Павшему при исполнении этого святого долга, Господь простит прегрешения, а церковь будет за него молиться, оставшийся же живым восстановит свои права как защитник Престола и Отечества».

Много раз на бастионы являлся главнокомандующий и щедрой рукой вручал бывшим арестантам Георгиевские кресты и благодарил за службу молодецкую.

Да и действительно, стоили эти люди награды, не только прощения и забвения прошлой их жизни.

Вообще Севастополь в тяжкие и славные свои дни был как бы очистительной жертвой.