Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

Вскоре наше общество увеличилось двумя очень порядочными молодыми людьми, архитекторами Фостиковым{149} и Овсяниковым{150}. Они были определены на службу в Нижегородскую строительную комиссию по окончании курса в училище гражданских инженеров. Это училище помещалось в том самом доме, в котором помещалось Военно-строительное училище, уничтоженное к 1 января 1830 г. {(см. II главу «Моих воспоминаний»)}. По присоединении в 1833 г. гражданской строительной части к Главному управлению путей сообщения оно имело надобность в архитекторах, для образования которых было учреждено означенное архитекторское училище под названием училище гражданских инженеров. Теперь это училище, по возвращении гражданской строительной части в Министерство внутренних дел, состоит в ведении этого министерства. Фостикова я назначил городовым архитектором на место выбывшего Кизеветтера, а Овсяникова ярмарочным архитектором, объяснив им при первом же свидании требование мое, чтобы они служили усердно и честно, гнушаясь принятием по делам службы подарков от кого бы то ни было. Они мне обещались следовать моим наставлениям и исполняли обещание, по крайней мере во все то время, которое я оставался в Нижнем. Через несколько лет по моем выезде из Нижнего они оставили службу по ведомству путей сообщения. Фостиков был впоследствии ставропольским уездным предводителем дворянства, а Овсяников членом правления пароходного общества «Лебедь»

{151}.

Жена моя по обыкновению ни к кому, кроме сестры своей Толстой, не выезжала; она прогуливалась почти каждый день в коляске, запряженной прекрасною четверкою вороных битюгов. Кучер наш Дмитрий, {родом из с. Студенца, в котором и я родился}, был очень красивый мужчина, прекрасно ездил, отлично наезжал лошадей и держал их в таком виде, что недорогие лошади казались очень ценными. Напротив того, свояк мой Толстой, считавшийся лошадиным знатоком, содержал своих лошадей очень дурно, так что они постоянно были больны. Во время посещений женою своей сестры наш кучер не оставался на дворе дома, занимаемого Толстым, в опасении, чтобы наши лошади не заразились от его лошадей, а отъезжал подалее от дома Толстых. Толстой, по своему чудачеству, иногда закладывал в свою карету пару лошадей, из коих одна была ростом 2 арш. 8 вер., неуклюжая и не имевшая вовсе рыси, а другая маленькая ростом. Эта запряжка обращала общее внимание. Сверх упомянутых четырех битюгов мы держали еще трех лошадей для моих разъездов по шоссе и по городу.

Жены вновь прибывавших в Нижний чиновников, не зная, что жена моя ни с кем не знакомится, делали ей визиты; она их не принимала, визитов им не платила, и таким образом знакомства не делалось. Были, однако же, исключения, именно для жены моего подчиненного Виноградова, Веры Тимофеевны, урожденной Погуляевой{152}

, и для вышедшей замуж за отставного гусара, а в 1845 г. бывшего советником Нижегородской казенной палаты Ивана Ивановича Мессинга{153}, Юлии Михайловны{154}, урожденной Климовой, дочери бывшего в тридцатых годах нижегородского городского головы

{155}, слывшего, но не бывшего богатым человеком. Первая понравилась жене своей миловидностью и бывала у ней очень часто, но когда сделалось известным ее легкое поведение, то жена с ней раззнакомилась. Вторая жила рядом с нами в собственном доме; она понравилась жене своею начитанностью и впоследствии переписывалась с моею женою. Муж ее очень глупый человек; лет через десять после описываемой мною эпохи он был назначен советником в Московскую казенную палату и, быв у меня в Москве, объяснял, что в ней нет возможности приобретать никаких незаконных выгод, а потому он оставляет службу. Понятно, что Мессинг не мог быть мне приятен, и я редко с ним видался.

В Малой Покровской улице, несмотря на ее незначительную длину, было у меня еще два знакомых дома, которые я посещал с 1845 г. до отъезда моего из Нижнего в 1848 г., именно Алексея Павловича Козлова{156}, где мне раз случилось до того затанцеваться, что я вернулся домой не ночью, а утром; и Родионова, которого жена Елизавета Николаевна, урожденная Арсеньева{157}

, была очень красивая женщина. Недалеко же от нас жил Трубников^н, который был прежде адъютантом Рязанского жандармского штаб-офицера, моего дяди А. Г. [Александра Гавриловича] Замятнина, и впоследствии переведен губернатором Урусовым в советники Нижегородского губернского правления. У Трубникова была очень хорошенькая дочь Елизавета, с которой мне часто случалось говорить на балах, так же как и с Елизаветой Борисовной фон Брин, которая тогда также была недурна собой. Так как я вообще не любил много говорить с дамами и делал исключение только для этих трех {вышеупомянутых} Елизавет, то меня прозвали Елизистом. В Нижнем танцевали не только зимой, но и во время ярмарки губернатор давал несколько балов. Впрочем, я танцевал весьма редко, только у хороших знакомых; обыкновенно же во время танцев играл в карты.