Мой враг, моя любимая

Приведя себя в порядок, я дождалась обеда, во время которого стащила из кухни коробок спичек. Мила возилась со стиркой, ей было не до меня. Лекс куда-то ушел. Под предлогом прогулки я переоделась, потом кое-как спрятала под курткой нож и вышла на улицу. План был несложным, но для его выполнения требовалось не вызывать подозрений. Постояв на крыльце, я полюбовалась голубым небом, а потом не спеша двинулась дальше.

– Тетя Кира! – вдруг окликнули за спиной.

Никитка стоял в дверях. У меня сердце в груди замерло. А что, если ребенок заметил, как я брала спички? Что, если сейчас закричит и позовет мать? Только усилием воли я приказала себе не дергаться. На воре и шапка горит. Буду нервничать – сама себя выдам.

– Тетя Кира, а ты уходишь? – уставились на меня любопытные глазенки.

– Всего-то иду погулять, – пожала я плечами.

– А мне показалось, ты навсегда уходишь, – с неожиданной грустью протянул он.

Мила, как и раньше, не разрешала нам много общаться, но я чувствовала, что мальчик тянется ко мне, и тоже вдруг ощутила тяжесть на сердце от расставания. Подошла и погладила ребенка по темноволосой головке.

– Да куда же я уйду отсюда? – я показала кандалы. – Никуда не денусь.

– Хорошо, что дядя Ивар держит тебя здесь, – сообщил он. – Он будет дракон. Когда я вырасту, то освобожу тебя, как принцессу, и женюсь на тебе. Ты только дождись.

Я рассмеялась.

– Обязательно.

– А еще ты вот это забыла, – малыш поднял сжатый кулачок, из которого что-то свисало.

Смеяться тут же расхотелось. Я опустилась на корточки, во все глаза уставившись на детскую ладошку, раскрывшуюся для меня, как бутон цветка. Посерединке лежала моя пуля, и это концы цепочки свисали и свободно болтались. Охнув, я схватила пулю, погладила пальцем нежную детскую кожу… ни пятнышка. Ни следа от ожога.

– Никитка… – простонала я, прижав детское тельце к себе.

Сграбастала в объятия так крепко, что чуть не раздавила. Сама не знаю, почему такая волна жалости нахлынула. Мальчик стоял, сопел носом и явно не понимал, с чего вдруг во мне проснулись телячьи нежности. А я тискала его и думала, как сообщить его матери о том, что он – обычный человек.

Потом решила – никак. Не мое дело. Я ухожу отсюда и все проблемы этих людей тоже должны остаться позади. Меня ждала долгая дорога, встреча с отцом и бесконечная череда ночей, в течение которых мне будет сниться бессердечный мужчина со шрамом на груди.

– Где ты ее взял? – удивилась я, выпустив из рук Никитку.

– На полу в твоей комнате. Мама не разрешает туда ходить. Но мне стало так интересно!

Точно. Пуля осталась в кармане моих джинсов, когда папа вернул ее. Наверно, когда я перебирала вещи для стирки, она выпала. А мальчик нашел.

Я застегнула цепочку на шее и погладила пулю на груди. Еще один знак. Я возвращаюсь домой, в свой клан, к своим людям. И пусть мне немного жаль покидать Сопротивление, но я не предала отца, не стала Сочувствующей и не влюбилась в Ивара. Почему-то последнее пугало больше всего.

Отправив Никиту в дом, я направилась к воротам. Если навстречу и попадался кто-то из жителей, все ограничивалось слабым кивком или безразличным взглядом. Присев на скамью неподалеку от выхода из поселения, я стала ждать. В паре метров от меня была навалена целая куча сена. Его собирались куда-то убрать, но никак не доходили руки.

Как только дежурный зазевается – мигом начну действовать.

– Привет, – ко мне подошел Байрон.

Мы с ним почти не виделись с той поры, как ехали в одной машине, и я удивилась, что он решил подойти. Да к тому же, так не вовремя! Парень явно смущался в моей компании, а мне как никогда срочно требовалось от него избавиться.

– Привет, – буркнула я.

– Я уже несколько дней подряд вижу, как ты тут сидишь. Ждешь Ивара, да? – Байрон опустился на самый край скамьи.

– Жду, когда джипы моего отца проломят ваши хлипкие ворота и разнесут тут все.

– Ого… – он побледнел. – Думаешь, это правда случится?

Я покачала головой.

– В любую минуту.

Байрон поерзал на своем краю, но уходить не торопился. Дежурный повернулся к нам спиной, и я только скрипнула зубами от жалости, что такой удобный момент упущен.

– Как тебе живется здесь? – предпринял он новую попытку завязать вежливый разговор.

– В гостях хорошо, а дома лучше. Байрон, не томи, что тебе нужно? – не выдержала я.

Мой собеседник сложил руки на коленях и посмотрел жалобно.

– Все говорят, что мои стихи – отстой. Ты – человек со стороны. Непредвзятое лицо. Можно, я тебе прочитаю кое-что из своего, а ты скажешь мнение. Только честное мнение. Жалеть меня не надо.

Дежурный начал прохаживаться вдоль ворот и бросать на нас косые взгляды.

– Хорошо, – процедила я.

Но когда Байрон начал читать стихи, обомлела. У него действительно оказался талант. Редкий дар для человека, лишенного образования как такового. Увидев, что я не перебиваю, Байрон воодушевился и прочел еще. И еще. Он говорил о любви, но меня не оставляло ощущение, что стихи написаны не просто так. Они посвящены кому-то.

– И кто же она? – наконец, решилась спросить я.

Он тяжело вздохнул.

– Моя муза. Та, с кем мне не суждено быть.

– Она из поселения?

– Да.