Мои злодейские будни

– Мне пятьдесят девять. И я был влюблен в вашу бабушку с девяти лет… тогда и пришел работать в усыпальницу – чтобы видеть ее дважды в год во время традиционных визитов, – мягко улыбается смотритель.

– Как вас зовут?

– Васу́, моя госпожа, – склоняет голову смотритель.

– Вы влюбились во взрослую замужнюю женщину, Васу? И пришли служить в ее родовую усыпальницу, чтобы видеть хоть изредка? – пораженно уточняю.

– В тот год ей исполнилось девятнадцать, и она еще не была замужем. На следующий год она приехала уже в положении. Мы много разговаривали с ней… можно сказать, что я разговаривал с ней всю свою жизнь. Ваша бабушка была невероятной женщиной, – опускает глаза Васу.

– Вы так и про маму говорили, – напоминаю, чуть нахмурившись.

– Я так и про вас буду говорить, когда ваша дочь придет навестить вас.

– Полагаете, что переживете меня? – сосредоточенно смотрю на него.

– Полагаю, что моя преданность роду Гаварр не пройдет и в загробном мире, – спокойно улыбается Васу.

Киваю, принимая его ответ. Он не показался мне неискренним.

– Почему мама захоронена не здесь? – спрашиваю через некоторое время, когда мое тело уже пресытилось энергией, сочившейся из гробницы.

– Она… она пожелала, чтобы на ее могиле росла трава, – отвечает Васу, чуть запнувшись. – Ей претили стены усыпальницы, она хотела свободы.

Хотела свободы, значит?..

– Проводите меня к ней, – прошу ровным голосом.

Дорожка из семейного склепа ведет мимо сада, расхваленного Васу еще в начале нашего знакомства. Но я не нахожу в себе сил любоваться зеленью. Я не нахожу в себе сил даже следить за поведением Камы, беззвучно следующего за мной и стойко игнорирующего заинтересованные взгляды смотрителя усыпальницы.

Все, о чем я могу думать, это… как женщина, обладавшая столь сильным желанием жить без ограничений, смогла вытерпеть десять лет взаперти с Сандаром, очевидно винившим ее в вынужденной измене и рождении чужого ребенка? А потом еще год – в семейной усыпальнице?

И лишь на самом краю территории, выделенной для рода Гаварр, у самой живой изгороди я нахожу ответ…

– Что? – выдыхаю, не сумев сдержать реакцию внутри.

Потому что на земле захоронение… слишком большое для одного человека. И потому что на нем растут два одинаковых растения. Тонкие, они тянутся к солнцу и обвивают друг друга, помогая держаться прямо…

– Древо тысячи слез страданий, – шепчу, глядя на знакомые хилые листики.

– Да, Древо тысячи слез страданий и радости, – кивает Васу.

И радости?..

– Это… – протягиваю, недоверчиво глядя на растение.

– Довольно редкий гость на землях Галаарда, верно? – хмыкает Васу. – Но раз госпожа знает о нем, она также должна знать, зачем оно здесь посажено.

Нет! Я ничего не знаю! Не знаю я!!! Расскажите мне! Незачем сейчас отворачиваться с таким миролюбивым видом и демонстративным желанием оставить меня наедине с могилой матери! Мне нужны ответы!!!!!

– Кто он?! – вырывается из меня.

Это двойное захоронение! И пусть я не знаю, с какой целью здесь высажено мое комнатное растение, но сам факт наличия второй могилы и эти сплетенные тонкие стебли…

– Ваш отец? Понятия не имею. Ваша матушка меня не знакомила с ним, – пожимает плечами Васу. – Они просто однажды пришли и жили здесь одиннадцать месяцев, а потом отошли в мир иной в один день. Никто передо мной не отчитывался.

Отец… мать… они жили вместе?..

Прикладываю подушечку указательного пальца к щеке и пораженно смотрю на нее.

Почему из моих глаз льются слезы?

Разворачиваюсь к двойному захоронению, пытаясь найти хоть какие-нибудь ответы.

Они… любили друг друга? И ждали этой встречи так долго, что их тела не выдержали счастья быть вместе? Они выгорели за год спокойной семейной жизни в отшельничестве?

Что вообще здесь происходит?!

Опускаюсь на колени и притрагиваюсь к слабеньким, почти прозрачным зеленым листочкам.

– Ваша любовь была так сильна, что вы не смогли с ней справиться? – шепчу, ощущая, как все сильнее мокнут щеки.

Я не перестаю плакать. Почему это так трогает меня?

– Кем же вы были? Кем ты был, отец?.. – тихо спрашиваю.

Чувствую осторожное прикосновение к плечу и поворачиваю голову к Каме. На его лице больше нет повязки, а золото в глазах призывно пульсирует.

– Что ты хочешь показать мне? – Я свожу брови, но позволяю затянуть себя в видение…

…где мальчик сидит у самой воды в какой-то темной пещере и бесцельно водит по дну ладонью. Я вижу мир его глазами – как всегда, – а потому могу по размеру руки определить, что Каме сейчас не больше девяти-десяти лет.