Моя Европа

Глава 2.

Предисловие к революции.

Моему познанию России я обязан семье Эртелей (Ertel), с которой меня связывает полтора года тесного общения. Поскольку по своим должностным обязанностям я должен был читать, писать и печатать по-русски, то Монтгомери Гров (английский Консул в Москве) рекомендовал меня мадам Эртель, вдове Александра Эртеля, знаменитого писателя романов и друга Льва Толстого. Ей принадлежала большая квартира в современном доме недалеко от Кремля. Здесь я поселился в январе 1912 года и вскоре почувствовал себя как в родной семье. Окна моей комнаты выходили на оживлённую улицу. Прямо напротив возвышалась церковь с лазурными куполами, а вдали дымили трубы замоскворецких заводов. В Замоскворечье жили пролетарии, с которыми мне пришлось тесно столкнуться, когда после революции они стали хозяевами нового Советского общества.

Мадам Эртель оказалась замечательным педагогом и большим знатоком русской литературы и русской жизни. Она не только ежедневно занималась со мной, но и относилась ко мне как к члену семьи. Через неё мне удалось познакомиться со многими представителями московской интеллигенции, как оказалось, интересной составной частью московской жизни. По мере роста моих знаний, расширялся и круг моего общения: писатели, художники, музыканты, актёры, врачи и университетские профессора. Они все были либо либералами, либо социалистами и как один ратовали за парламентскую демократию. (Но все они были интернациональными криптоиверами. Прим. ред.)

В то время интеллигенция переживала период депрессии. Революции 1905-1906 годов потерпела поражение. Многие из них принимали в ней самое активное участие, и все они сочувствовали ей. Подавив революцию, царское правительство отказалось от ряда реформ, которые были введены в качестве уступки в то тревожное время. Озлобленные и потерянные интеллигенты страдали теперь от отчаяния, что нашло отражение в искусстве и литературе того времени. Возник период так называемого "декадентства" ("Разложения"). Идеализмом больше не увлекались. Считалось, что без иностранной интервенции вопрос о революции в России ставить бессмысленно. (Видите, предмет постоянной мечты криптоеврейской интеллигенции в России - иностранная интервенция! Прим. ред.) Интеллигенция готовилась в условиях долгих лет реакции к скрупулезному копанию в себе. Настроение того времени лучше всего иллюстрирует высказывание Чехова: «В природе уродливая личинка становится восхитительной бабочкой. С человеком происходит наоборот: чудесная бабочка превращается в уродливую личинку».

Поскольку дело касалось политики, можно было понять пессимизм интеллигенции. Годами они несли людям культуру и прививали образование, подготавливали их к мысли о необходимости реформ и парламентской форме управления государством. Их деятельность почти никогда не поддерживалась аристократией, которая разделяла мнение Обер-прокурора Священного Синода Победоносцева: «Чем безграмотнее население, тем легче им управлять». (То есть разногласия в среде криаптоалиенов касались только методов управления гойским стадом. Прим. ред.)

Царское правительство всегда следовало этому принципу, отступая от него только в самых крайних случаях, но, обретя силу, зажимало интеллигенцию с помощью цензуры и ограничений. Очень немногие из великих русских писателей не испытывали этих трудностей. В то время реакция опять оказалась на коне, и по-прежнему семьдесят пять процентов населения Советской России оставалось неграмотным. Им выпал трудный жребий.

В 1912 году мне довелось наблюдать празднование полувекового юбилея по поводу отмены крепостного права. Газеты печатали множество статей по поводу земельной реформы, но уличных демонстраций не было. Вопрос о земельной реформе, которая была ключевым параграфом в программе всех оппозиционных партий, назрел остро. С 1862 года численность крестьян увеличилась вдвое, а площадь земель, переданная им при освобождении от крепостной повинности, осталась той же. Интеллигенция ничем помочь не могла (Криптоеврейская русскоязычная интеллигенция меньше всего думала о том, чтобы помочь гойскому крестьянину. Прим. ред.) . Ленин, хотя и примет в будущем услуги тех представителей интеллигенции, которые безоговорочно признают власть большевиков, критиковал их за «буржуазный менталитет».