Моя история

Я привел здесь слова Сольвейг, потому что у нее очень светлый ум и она очень наблюдательна. Кроме того, ее появление в Оссининге было весьма кстати. Дело в том, что — не знаю почему — я в жизни никогда не был таким голодным, как в тот вечер. Она быстро приготовила нам омлет и салат, пока мы пытались сообразить, что же все-таки случилось. На всякий случай Андриа взял фонарь и пошел посмотреть, нет ли каких-нибудь следов на траве возле веранды. Следов не было. Мы оба все осмотрели, проверили сетку. Никаких сомнений не было — она была прорвана чем-то тяжелым, влетевшим в окно со стороны улицы. Причем дыра располагалась очень высоко, где-то на расстоянии шести или семи футов над землей. Вокруг абсолютно ничего не было. Я постоянно спрашивал себя: как же так? Почему я ничего не чувствовал, никакого ощущения полета. Словно я вообще не был в Нью-Йорке, а просто сразу же возник в воздухе, возле этой злосчастной сетки. Все произошло так быстро: полет через сетку, падение на стол, разбитое стекло. Я вспоминал, как ударил левую ногу, упал на пол, как обнаружил себя с ужасом в 36 милях от Манхэттена. Что происходило с моим телом? Был ли я действительно разорван на молекулы или, быть может, прошел через какое-то неизвестное измерение. Что со мной случилось? Я не знал. Пленки также не вдавались в подробности. И каким образом через все это вместе со мной прошел бинокль? Чем больше я думаю об этом, тем больше вижу, какие мы все маленькие, сколько всего еще не знаем, сколько нам предстоит познать. Если радиоприемник подключить к слишком мощному источнику тока, он перегорит. Точно так же обстоит дело и с нашими мозгами. Если мы вдруг сразу узнаем слишком много, то можем сойти с ума. Поэтому я, может быть, даже не хочу знать об этом все. Пусть лучше все идет своим чередом. Я

не хочу брать на себя перегрузку. Хотя люблю работать на всю катушку, что называется.

Мы поужинали тем, что для нас приготовила Сольвейг. Я почувствовал себя значительно лучше и попросил Андриа, чтобы он, если может, отвез меня обратно на Манхэттен. «После того что случилось, я тебя куда угодно отвезу», — сказал он.

Было довольно холодно, а я был очень легко одет. Мы втроем сели в «Фольксваген» и отправились на Манхэттен. По дороге мы с Андриа снова заговорили о том, что услышали на пленке. Кассету мы взяли с собой и решили еще раз попробовать включить ее. К нашему удивлению, запись в этот раз не была стерта и Сольвейг удалось услышать этот странный голос. Она потом сказала, что это произвело на нее огромное впечатление. Сольвейг хорошо владеет несколькими языками и всегда с интересом подмечает различные оттенки и акценты речи. Про голос, который она услышала на пленке, Сольвейг сказала, что ничего особенного в лингвистическом смысле из себя он не представлял, пожалуй, кроме того, что говорил он по-английски очень правильно, как по-написанному, а от обычного человеческого голоса отличался лишь тем, что в нем как бы не было жизни: ни юмора, ни индивидуальных особенностей, ни смысловых ударений. Все произносилось очень плавно и монотонно. Он не показался ей страшным, а скорее волевым, командным.

Наша обратная дорога в Нью-Йорк заняла чуть меньше часа. Только в машине я наконец полностью осознал, что добрался до Оссинйнга, не пользуясь никаким из известных че: ловечеству видов транспорта. Эта мысль вдруг ужаснула меня, причем на сей раз шок был весьма сильным. Долгая утомительная дорога, бесконечный поток машин, огни большого города — все эти обычные приметы нашего возвращения напоминали мне совершенно иной путь, который я проделал только что в Оссининг. Потом я вспомнил о других вещах, которые произошли в последнее время. Подумал о собаке Андриа, о тех предметах, которые то исчезали, то снова появлялись в домах людей и лабораториях известных ученых. Все это указывало на существование совершенно иного измерения времени и пространства, перед которым бессильна пока наука и которое мы, люди, чаще всего называем просто чудом. Я

чувствовал, что мне суждено сыграть какую-то особую роль в их сближении — науки и чуда. Чем больше я думал об этом, тем увереннее и спокойнее становился. Мне выпала большая удача и честь стать одним из проводников этих огромных энергий, нуждающихся только в том, чтобы их узнали, открыли и исследовали.

Ощущение это приходило ко мне не только в виде символов, таких, скажем, как сгибание металла или исчезновение предметов. Оно приходило ко мне и через поэтические строки, которые словно лились через меня. Я никогда не сочинял стихи специально — они возникали во мне как бы сами по себе, дополняя то, что мне не удавалось выразить в процессе демонстрации. Быть может, и в них заложен какой-то тайный, неразгаданный пока мной смысл.