Моя любовь, моя печаль. Книга 2

Он не мог понять, как позволил дочери оклеветать себя и дать повод всяким грязным писакам прохаживаться на её счёт. Мало того, он сам помог ей в этом, сам подтвердил этот поклёп… Сейчас даже мысль об этом была ему невыносима.

Решение пришло само, он даже не раздумывал над этим. Ноги сами принесли его в комиссариат.

– Я хочу опротестовать показания моей дочери по поводу той среды, восьмого числа, – переступив порог кабинета следователя, сказал Фелипе.

Вечером он обо всём рассказал дочери. С Патрисией случилась истерика, когда она услышала, что отец предал её. Она долго плакала и упрекала Фелипе, но потом, как-то сразу успокоившись, сказала:

– Отец, я даю тебе срок до завтрашнего утра. Ты пойдёшь к следователю и подтвердишь мои показания.

– Ты так думаешь? – невозмутимо ответил Фелипе.

– Я настаиваю на этом, – твёрдо сказала девушка.

– Ты напрасно теряешь время. Что сделано, то сделано, – как отрезал Фелипе.

– А ты подумал о том, что и меня станут судить за дачу ложных показаний?

– Нет, тебе ничего не грозит. Я об этом договорился. Ты молода, тебя подбил на это Рикардо Миранда. Не волнуйся, о тебе даже речи не пойдёт, – уверенно сказал Фелипе.

– Ну как ты можешь так поступать, папа?! Ты даже не предупредил меня! – задыхалась от обиды Патрисиа.

– Хватит, вопрос закрыт! Я уже дал показания! Пройдёт время, и ты будешь мне благодарна! С Божьей помощью я избавлю тебя от этого развратника.

– Ты бесчувственный человек, папа! Теперь я это поняла. Ты выгнал из дома сына. Ты идёшь в полицию и говоришь, что я солгала. Что ты делаешь, папа? Хочешь искалечить нам жизнь? – почти кричала Патрисиа.

– Повторяю, ты напрасно тратишь время. Мы с тобой поговорим об этом через несколько лет. Вот тогда-то ты меня, надеюсь, поймёшь!

– Он никого не убивал, папа, – в последней попытке убедить отца, выкрикнула Патрисиа.

– Но тогда тебе вообще не о чем волноваться. Пусть сам выкручивается!

– Пойми, наконец, я люблю его! – вновь расплакалась девушка.

Но Фелипе был непоколебим. Даже ни тени сожаления о сделанном не промелькнуло в нём.

Дон Лазаро

Это был страшный сон.

Разница заключалась лишь в том, что обычный сон кончается утром, а этот длился бесконечно.

Он помнил такие сны с детства. Виделись ему страшные чудовища, преследующие его, тёмные леса, мрачные замки… Он пытался убежать от страха, но ноги вдруг становились ватными и не слушались, руки не поднимались… А чудовища были всё ближе и ближе… Он просыпался от собственного крика.

Сейчас он не мог даже кричать. А кричать надо было. Или хотя бы разговаривать. Он должен был открыть тайну, которой владел, – Изадора и Рикардо предатели, они хотят погубить и его, и весь дом Вентурини, и фирму.

Но и разговаривать он не мог. Он был погружён в тишину и безмолвие, потому что слух по-прежнему не возвращался к нему.

Оставались одни глаза. Не только чтобы видеть, глазами тоже многое можно сказать. Например, признаться в любви или в собственной слабости, показать ненависть или презрение, выразить мольбу или отчаяние.

А ещё ему оставались мысли. Их много теснилось в его совершенно прояснившейся голове. И это были мысли горькие и радостные. Он во многом переосмыслил свою жизнь, самого себя, то, что всегда считал правильным, теперь виделось ему сомнительным, в чём он когда-то сомневался, открылось как единственный верный путь.

Больше всего о старике заботилась Валентина. Во-первых, она просто любила брата, а во-вторых, теперь только он был её единственной надеждой и опорой. Ведь Изадора очень быстро и ловко оттеснила Валентину от руководства, сделала её чуть ли не девочкой на побегушках.

Лучшие врачи и лучшие лекарства всегда были в распоряжении дона Лазаро. Порфирио не отходил от хозяина ни на шаг. Но этого Валентине казалось мало. Она решила, что для выздоровления брата нужны более сильные средства. Поэтому всеми правдами и неправдами она разыскала Эдуардо и попросила того привести к дону Лазаро Роз Мари.

Поначалу Дока и его мать отказывались, вполне основательно ссылаясь на то, что после всей историй с Виторией им неловко появляться в доме Вентурини, кроме того, старика это может расстроить. Но Валентина так упрашивала их, что, в конце концов, уговорила.

Роза снова надела платье, когда-то подаренное ей Толедо, туфли, взяла ту самую красивую сумочку и отправилась к больному. Впрочем, она не успела сделать и шага за порог, как её остановила Элза.

– Я пойду вместе с тобой, – вдруг заявила она.

– Мама, но тебя никто туда не приглашал.

– Я не собираюсь отбивать у тебя твоего женишка, меня зовёт к нему мой долг целительницы.

– А вы умеете лечить? – удивилась Валентина.

– Ещё как! – без лишней скромности сказала Элза.

– Да, это, правда, вся округа лечится у мамы, – подтвердила Роза.

Ну, тогда, конечно, вам следует пойти с нами. Может быть, вы что-нибудь посоветуете, – с радостью сказала Валентина.

Когда они вошли в комнату, и Валентина увидела реакцию брата на появление Роз Мари, она поняла, что не зря настаивала на её приходе.

Глаза дона Лазаро вдруг засияли такой радостью, такой нежностью, почти детским удивлением и счастьем.