Моя мама уехала любить балет

Я поражена ему, он не пытается настоять на своем, не язвит и не бьёт контраргументами. Он по-настоящему любил маму.

— Вот и прекрасно, — мама обнимала папу, — а зимой уедем все вместе в отпуск. Куда-нибудь в Италию.

Ни в какую Италию никто не уедет. День крушения нашей семьи неумолимо приближался. Только у меня уже не оставалось сил добраться до конца.

Глава 3

Я вышла из кинотеатра в тот день с жуткой головной болью. Закуталась в шарф и медленно шла домой. Начал сыпать мелкий снег. И только сейчас я осознала, что приближается зима. Почти вся осень прошла у меня в воспоминаниуме. Моя дыра не только не уменьшилась, но я раскормила ее до небывалых размеров. Меня начало знобить, не помню, как добралась до нашего дома. Во дворе проходила очередная экскурсия. «В этой квартире жил сам великий и ужасный Григорий Распутин…». Когда-то эти любители истории были моей самой большой проблемой. Какая я была счастливая. Возле моего подъезда у меня сильно забилось сердце. Я слышала его пронзительный стук. Оно било прямо в болевые точки головы. Как-то добралась до третьего этажа, открыла дверь и рухнула на порог. Что со мной происходит? Нервы, кофе, неправильное питание, бессонница, игнорирование необходимых витаминов. Можно подчеркнуть сразу всё.

— Зоя, это ты?

Папа находился на кухне. Приятно пахло свежей выпечкой. И тут наступил предел. Слёзы полились ручьем. Мне было жалко не себя, а его. Он так любил маму, а она бросила его с двумя детьми, поставила перед фактом и заставила научиться ворчать и ненавидеть весь этот мир.

Я рыдала и не могла остановиться. Папа вышел в коридор. С его плеч упало полотенце, так быстро он летел ко мне.

— Зоя, что случилось? Что у тебя болит?

Дыра в моей душе начала яростно бить в самое сердце.

Мне хотелось закрыть глаза и забыть. Обо всём. Вернуть себе свою жизнь и никогда не знать ничего из прошлого. Пусть оно остаётся где-то позади, а я пойду вперёд.

Из-за такого сильного стука в ушах голос папы звучат будто в отдалении. Я сняла куртку и ботинки, добралась до своей комнаты, легла на кровать и закрыла глаза. Мне не хватало воздуха. Папа вызывал скорую, параллельно с этим открывал окно. Быстрый осенний ветер ворвался в комнату и дал мне возможность глубоко вздохнуть. Через буквально секунду папа положил на мою жужжащую голову холодное полотенце. Я смогла только слегка улыбнуться. Папа спокойным голосом сказал:

— Скорая скоро приедет. Твои документы в рюкзаке?

Я кивнула.

— Хорошо. Я соберу тебе необходимые вещи.

Рядом с моей кроватью стоял комод. В нижнем ящике располагались футболки. Но сам ящик трудно выдвинуть. Папа сел на пол и начал ворчать и ругаться на комод. Если он хоть на секунду посмотрел налево, то увидел под кроватью мамины пластинки. Именно в эту секунду ворчание прекратилось. Нашёл. Интересно, он сделает вид, что ничего не заметил или меня в будущем ждёт воспитательная беседа? Сейчас папа промолчал и продолжил сбор вещей. Минут через пятнадцать позвонили в дверь. Папа побежал открывать, и вскоре ко мне в комнату вошёл доктор. К этому моменту я была уже так утомлена, что запомнила лишь татуировку осьминога у него на руке. Врач дал мне какое-то лекарство, и мы поехали в больницу.

Со мной папа по дороге не разговаривал, но крепко держал меня за руку. А вот водителю досталось. Папа ворчал по поводу пробок в городе, расположения детских больниц и болезней сердца у подростков. К счастью для моего родителя водитель был с ним на одной ворчливой волне и начал в ответ жаловаться на низкие зарплаты, плохо оснащенные скорые и заодно на плохую погоду. К приезду в больницу папа и водитель уже были готовы стать лучшими друзьями на век.

Я никогда не была в больнице, поэтому от тяжёлой атмосферы этого места сжала папину руку ещё сильнее. Нас посадили в большой палате на кушетку, где можно было отделиться от всего мира занавеской. Правда, занавески были дырявые, поэтому чужая боль проникала к нам. Слева от нас плакал мальчик и хватался за живот, а его мама кричала, что он сам во всем виноват, нечего было есть столько чипсов. Справа девочка тоже плакала, очень горько, но очень тихо. А ее по голове гладила маленькая старушка.