Моя по умолчанию

– Считай, что я избавил тебя от лишних хлопот.

– Ты меня даже не спросил.

– О чем?

Нет, это даже поразительно. Он действительно не понимает, что для кого-то его фамилия – вовсе не дар, ниспосланный свыше.

– О том, хочу ли я этого. А ведь я не хочу, Жора.

– В каком смысле не хочешь? Мы семья.

– Да, и в семье, как мне кажется, такие вопросы решаются вместе. Я не планировала менять фамилию. Ты хотя бы представляешь, какой это геморрой? У меня подписана целая куча контрактов на будущее. Мое имя указывается в титрах уже отснятых картин…

По мере того, как я говорю, Астахов мрачнеет.

– Ну, сделанного не воротишь, так?

– Я не знаю! Мне бы вообще-то очень того хотелось.

– Сожалею, – он залпом допивает прекрасное вино, будто это паршивая самогонка. – Но ты Астахова. И точка. Моя жена будет носить мою фамилию.

– А что еще будет делать твоя жена? Может, сразу выкатишь мне весь список? А то ведь, как оказалось, я многого не знала, соглашаясь на брак! – я вскакиваю, раздосадованная просто до невозможности. Оглядываюсь в поисках халата, который потеряла… а бог его знает, где? Меня немного потряхивает. И на глазах, вот это вообще – сюрприз, выступают слезы. Мне до ужаса обидно, что один из самых счастливых дней моей жизни закончился так.

– Стой. Ну, ты что? Куда ты? – Астахов ловит меня за руку на выходе из гостиной. Привлекает к себе. Волосы на его груди царапают спину. А ведь мои нервы сейчас до такой степени оголены, что это физически больно.

– Ты не имел права так поступать! Решать за меня… Не имел права.

– Я и подумать не мог, что у нас по этому поводу могут возникнуть разногласия.

Мог! В том-то и дело, что мог. Он – бизнесмен. И прекрасно понимает, что смена фамилии – юридически значимое действие. А значит, что? Значит, он просто отмахнулся от этого. Вот и все.

– Ты должен был.

– Ладно. Ладно. Твоя правда. Прости. – Он трется носом о выпирающий позвонок на моей шее, прикусывает, решив свернуть скандал известным способом. – Я рядом с тобой и правда плохо соображаю. Знала бы, что со мной делаешь…

Мед… Сущий мед. Да только скольким людям противопоказан сахар?

Идиотская ситуация. Злиться дальше – значит испортить все окончательно. Сдаться на его волю – значит спустить ему с рук то, что спускать не следует.

– Ой, там, кажется, начинается кино!

– Кино?

– Ну, да. Мы же хотели посмотреть.

Прямо сейчас Астахов явно жаждет другого, но осознав, что совместный просмотр кино – это все ж неплохое завершение нашего спора, соглашается и на фильм. Мы устраиваемся в подушках на полу и старательно делаем вид, что нас крайне увлек сюжет. Хотя я вообще вряд ли бы вспомнила, о чем была эта лента, если бы после кто-то меня спросил.

– Как думаешь, что она сейчас чувствует? – выдергивает меня из невеселых мыслей Георгий. Ко мне возвращается слух – слышу стоны и охи, зрение – на экране разворачивается горячая сцена, чувства – стекающий вниз по позвоночнику озноб.

– Она? Не знаю. Может быть, ей жутко холодно. Или, напротив, жарко. Или противно. Или у нее под гримом что-то ужасно свербит…

– Значит, никакого удовольствия?

– Астахов, ты получаешь удовольствие, когда платишь налоги?

Что ж, по крайней мере, мне удается поставить его в тупик.

– Это вряд ли.

– Вот и актерам не слишком-то по душе некоторые аспекты их работы. Думаешь, это такое счастье – имитировать страсть к человеку, которого ты в лучшем случае не знаешь, а в худшем – и знать никогда не хотел?

Георгию хватает совести смутиться. А у меня как-то совсем… вот совсем заканчиваются силы.

– Ты как хочешь, а я иду спать.

Вместо красивой шелковой рубашки, заготовленной специально для этой ночи, надеваю его футболку и забираюсь под одеяло. Георгий не спешит ко мне присоединиться. Прислушиваюсь к звукам, доносящимся снизу. Не может быть, чтобы он не пришел! Наконец, у двери скрипит половица. Я зажмуриваюсь, притворяясь спящей. Секунда – и он ложится рядом. Шуршит пододеяльник. Астахов подминает меня под бок, а рукой накрывает животик. Мои тревоги растворяются в его тепле, знакомом аромате духов с пряными нотками красного перца, и хищной силе. Сон врывается в приоткрытое окно, соскальзывает с подоконника и завладевает нашим сознанием.

Просыпаюсь от аромата кофе. Мой абсолютно неромантичный муж не поленился принести тот мне прямо в постель.

– Доброе утро, – смотрит настороженно и как будто бы виновато. Ну, тогда, по крайней мере, понятно, по какому поводу это все. Накосячил. А теперь хочет загладить вину.

– Доброе, – забираюсь повыше на подушки. Осторожно принимаю чашку из его рук. – М-м-м! Как вкусно.

– Я не умею готовить, но кофе варю отличный. Поэтому завтрак с тебя, – рапортует Астахов, забираясь обратно в постель.

– А почему ты решил, что я умею готовить?

– Потому что ты – женщина.

– Ты неисправим.

Если честно, я даже не знаю, плакать мне или смеяться. Делаю еще глоток. Ванька, как всегда по утрам, пинается. Ванька… Наверное, мне стоило ждать подвоха с фамилией, когда Астахов выбрал сыну имя, меня не спросив.