Моя тропа. Очерки о природе

Летом 1959 года меня назначили начальником Чулышманского отдела Алтайского заповедника. Жил я тогда на кордоне Чодро, что примерно в 130 километрах на юг от Телецкого озера, в огромном расширении долины реки Чулышман.

Почти ежедневно я сидел в седле. То надо на соседний кордон Язулу, а до него – 40 с лишним километров по горам. День пути, а дальше на юг селений нет до самой монгольской границы. То – в объезд пастушьих стоянок, то – в райцентр Улаган, который от Чодро в 75 километрах, опять же через перевал. За один день я туда редко когда добирался и обычно ночевал на полпути у пастухов в аиле, алтайской юрте.

29 сентября я выехал верхом на своём Чалке в Улаган поздновато. На перевале, в Кара-агыре охотился на рябчиков и спустился к озеру Кулу-голь (лебединое озеро!), когда солнце уже опустилось почти к горам. До полной темноты оставалось не больше часа.

Проехав ещё километра два, я решил заночевать в пустующей избушке около речки Дьенду. Солнце только село, когда я подъехал к стоянке.

Речка журчит тихонько метрах в двадцати от избушки, прямо за речкой – невысокие скалы, а дальше – горы, горы… Пахнет козьим помётом, но не очень резко – подвыветрилось за лето.

Я расседлал Чалого, а седло, арчимаки и всю сбрую оттащил в маленькие сени. Потом поводил и напоил коня, спутал его и для надёжности, чтобы случаем не ушёл, привязал к колу на чумбур. Разостлал перед конём потник и насыпал овса на ужин.

Пока он хрумкал овсом, подбирая его мягкими губами, я наломал в кустах сушняка, запалил костёр, зачерпнул в котелок воды и повесил над огнём. Почти совсем стемнело, из-за гор на юго-востоке выползла большая жёлтая, почти полная луна. Чай вскипел, я поужинал и засобирался спать. Чалка уже очистил потник от овса до единого зёрнышка. Я отнёс потник в избушку и расстелил на нарах, а сверху раскатал спальник. Арчимаки положил в головах, а ружье, венгерскую двустволку шестнадцатого калибра, вдоль стены. Оно было заряжено картечью – мало ли что может случиться, тайга всё-таки.

Теперь можно спать. Я вышел из избушки. С гор потянуло холодом. В кустах собралась темнота. Переливалась по камням речка Дьенду. Луна стояла за ней, и по траве тянулись тени от кустов. Костёр дотлевал. Я выкурил папироску, раскидал костёр, залил его и пошёл в избушку. Сняв только сапоги, не раздеваясь, залез в спальник и застегнулся до подбородка.

Я долго не мог заснуть. Луна светила в маленькое оконце. В избушке было не очень темно. На белой стене напротив меня чернел проём, ведущий в сенцы. Двери на нём не было.

Потом я заснул и, наверное, проспал недолго, а проснулся оттого, что услышал в избушке как будто тихий разговор. В комнате кто-то был!

Я мгновенно извернулся и, спелёнутый, словно кокон, спальником, сел на нарах, спустив ноги.

Передо мной на расстоянии не больше двух шагов стояли две чёрные фигуры!! Ни глаз, ни лица вообще! Чёрные силуэты, маленькие головы, широкие плечи! Они были неподвижны, и я чувствовал на себе их взгляд!

Какое там ружьё! Какая самооборона! Ужас! Мгновенный ужас, обездвиживший меня! Кто это? Откуда они?!

Мелькнула жуткая мысль – ЭТО НЕ ЛЮДИ! Луна освещала стенку за этими силуэтами, и на её фоне они казались мне ещё более ужасными. Это противостояние продолжалось не более пяти-семи секунд. Вдруг они плавно двинулись вправо и исчезли в дверном проёме, словно растворились в черноте сеней.

Будто пелена спала с меня. Я быстро выпростался из спальника, схватил ружьё и, прежде всего, глянул в окно. Никого! В сенях – ни шороха.

Тогда, не надевая почему-то сапог, в одних носках я прокрался через сени, выставив перед собой ружьё, и отворил дверь наружу. Звякнула какая-то железка. Нервы были напряжены до предела.

Держа наготове ружье, я пошёл вдоль стены налево. Чалка поднял голову и тихонько заржал. Я обошёл вокруг избушку. Никого! НИКОГО!

Около двери я сел на какое-то бревёшко. Меня трясло то ли от холода, то ли от нервного потрясения. Сил не было совершенно, ноги не держали меня.

Минут через пять я заставил себя войти в избушку. Бессмысленно было мёрзнуть на улице. Я сел на край нар и закурил. Меня всё ещё бил озноб. Накурившись, я залез в спальник и постарался расслабиться, но заснуть долго ещё не мог. Я убеждал себя, что это сон, только сон, и ничего кроме сна. Однако когда под нарами зашуршала мышка, меня снова окатило волной страха.

Всё-таки я заснул и проснулся, когда солнце уже встало.

Как прекрасно осеннее горное утро! Ушли ночные страхи, твой конь приветствует тебя ржаньем, прозрачно пространство до дальних горных вершин, где сверкают снега на гольцах и багровеют заросли карликовых берёзок! Мир великолепен! Я задал Чалке овса, разжёг костёр, позавтракал, а потом заседлал его и продолжил свой путь к Улагану. Я ехал по широкой долине речки Большой Улаган, мимо пастушьих стоянок, мимо знаменитых Пазырыкских курганов, где две с половиной тысячи лет тому назад были похоронены алтайский вельможа и его наложница, и юркие суслики посвистывали мне вслед.